Дмитрий Ридигер - Узники равновесия

Прибежавшая неизвестно откуда тучка закрыла солнце, и, поднявшись на крыльцо, он на ощупь вошел в прохладный полумрак дома. Досадливо отбросив принявшие неприятное течение мысли, остановился, прислонившись плечом к шершавой стене, и вновь попытался сосредоточиться на посетившем его чувстве.

Интересно, действительно ли грядут перемены или это просто приятный отзвук из пережитого в детстве? В любом случае, прочувствовать такое хотя бы несколько минут – редкость и большой подарок. Пожив на свете и многое повидав, он научился ценить подобные мгновения, наравне с нынешней своей спокойной и размеренной жизнью. В глубине души считая и то, и другое вознаграждением себе за пережитое в прошлом.

Но положенное кем-то время незаметно прошло, и чувство покинуло его, как всегда оставив где-то в груди лишь свою оболочку, будто кокон упорхнувшей бабочки. И это призрачное напоминание о пережитом будет обволакивать и тревожить душу, задавать ей настрой еще долго, может быть несколько дней. Но само чувство уже не вернется, как не возвращаются бабочки в свой кокон. Вот и на этот раз его наивная надежда оказалась – впрочем, как и всегда – тщетной. Осознав это, он покорно вздохнул и неторопливо пошел вглубь дома, направляясь к лестнице. Глаза уже привыкли, и дом перестал казаться погруженным в полумрак.

– Мария!

– Да! Я здесь! Мой руки и поднимайся, ужин почти готов!

Зайдя под лестницу, он подошел к рукомойнику и тщательно помыл руки. Потом не менее тщательно вытер их жестким сероватым полотенцем – именно такие он и любил, не поддаваясь на периодические призывы Марии купить более тонкие и нежные.

Поднимаясь по лестнице, привычно скрипнул третьей ступенью, и как всегда подумал о том, что правильно решил в свое время не подправлять изъян рассохшегося дерева. Этот резкий, но неожиданно мелодичный скрип, отдаленно напоминающий напев пастушьей дудочки, успокаивал душу и очень удачно вписывался в чуть сумрачный, но теплый и дружелюбный облик старого дома. И оставался на удивление неизменным в течение многих лет.

Кухню он, вопреки обычаям, решил обустроить на втором этаже, и не прогадал – тут получилось намного уютнее. А Мария со временем так привыкла к ней, что окончательно перестала пользоваться кухней во дворе – делая исключения лишь на редкие праздники, когда в дом съезжались гости, и нужна была большая жаровня для мяса.

Перешагнув через порог, он неторопливо прошел к столу и уселся за него, кивнув Марии, которая на миг оторвалась от нарезания овощей, обернулась и приветливо улыбнулась своей чарующей улыбкой. Улыбка у нее была удивительной – открытой, чуть озорной, но в то же время застенчивой. И каждый раз, когда он приходил есть, она ему улыбалась именно так. А он, в свою очередь, еще за порогом предвкушал эту улыбку.

Положив руки на стол, он привычно огляделся, любуясь уютом и заведенным Марией порядком и, в тоже время, ища краешком глаза появившиеся или только намечающиеся поломки и неисправности – как делал всегда, заходя в любое из помещений в своем доме. И если находил, то без лишнего шума их подправлял. Или оставлял до поры, считая какую-нибудь трещинку достойно вписавшейся в общий облик дома.

Закончив неторопливый и внимательный осмотр и не найдя никакого изъяна, он еще раз вздохнул – на этот раз облегченно, будто выдыхая напряженность рабочего дня, – чуть иронично поджал губы и расслабленно откинулся назад, уперевшись лопатками в жесткую, но удобную спинку стула. И с удовольствием осмотрел кухню еще раз – но уже не всматриваясь в детали, а наоборот, стараясь охватить ее всю чуть рассеянным и вроде бы беспорядочно блуждающим взглядом.

Мария питала страсть к керамике, и ровные ряды глиняной посуды выстроились на специально сделанной для нее верхней полке – основательной, с высоким бортиком, чтобы какой-нибудь горшок не свалился ненароком. А в дальнем и самом темном углу висели пучки засушенных трав, безвольно направив сухие кисточки аккуратно срезанных стебельков в потолок. И именно они, вместе с разномастными горшками на полке, создавали основной уют на кухне – а вовсе не стоящий в противоположном углу светильник, как считала жена.

Неизвестно откуда взявшаяся тучка ушла, и вновь засиявшее солнце заглянуло в окно, первым делом высветив выскобленное до матового блеска дно большого медного таза с длинной ручкой, висевшего на крючке у края полки с керамикой. Отразившись в нем, солнце будто бы прислало в дом своего племянника – или внучку – с маленькой, но серьезной и неотложной миссией. И сейчас этот ребенок с важным и чуть горделивым, но от этого еще более детским видом сиял, вися на расстоянии ладони от стены и пытаясь донести до людей свое послание. Но люди скорее всего не поймут его, глупо радуясь и улыбаясь неизвестно чему, и нетерпеливый малыш вскоре разочарованно убежит, ничего не оставив на память. Разве что тусклую медь одиноко висящей большой посудины, послужившей ему временной опорой.