Лев Золотайкин - Моя профессия – мостовик

Все преодолели, всех победили герои мифов, былин и сказок, до счастья рукой подать, да нужно перейти мост.

Мост этот всегда не прост. В арабских мифах он проводит смельчака над самой преисподней.

Герой русского фольклора скачет по лесам и горам и оказывается перед огненной рекой, преградой. На том берегу тридевятое царство, там, совсем рядом, спит заколдованная красавица, там спрятаны и Чудо-чудное и Диво-дивное. Нужно только перейти мост, да вот незадача, на страже стоит змей о двенадцати головах и службу свою правит очень добросовестно: «по всему берегу лежат кости человеческие, по колено будет навалено!»

Но вся эта жуть растворяется в доброте и уютности русской сказки: земля вокруг все одно родная, змея кличут по-свойски, Горыныч, у полыхающей реки прозвище – Смородинка, а мосточек непременно калиновый и герой по нему обязательно переходит.

Ближе к нашим временам мосты уже безо всякой мистики просто служат, как инженерные сооружения, на дорогах ада. Вергилий ведет по ним автора «Божественной комедии»:

Обитателям Злых Щелей, бесам, хочется запугать, сбить с пути Вергилия и его спутника, живой человек им ненавистен, и они обманывают, уверяя, что мост впереди разрушен, нужно идти другой дорогой.

Ад есть ад, здесь не мосты мира и дружбы, а ловушки. Человек слаб, он в опасности, только дружеская рука позволяет избежать гибели. Ярость бесов остается позади.

И лунная дорожка может выступать мостом между земной и другой жизнью. Бежит по ней булгаковский Пилат со своей верной собакой.

За земные муки награждается покоем «истинный человек» из философских концепций Григория Сковороды, и идет он к своей окончательной жизни тоже по лунному мосту. Луна, как космическое соединение, «посредствует между землей и солнцем».

И современная литература обращается все к тому же древнему образу Реки, Реки – рубежа, границы.

В сложной духовной ткани романа С. Залыгина «После бури» сплетаются и драма двойственности людей и легенда двух берегов природы.

Свой берег обжитый, знакомый и доброжелательный, а на другой стороне тайна, возможно неприемлемая, очень может быть, что и злая, неизвестная, подозрительная.

«Сто верст на запад в российскую сторону, это окрестным жителям было рукой подать: на базар ли, с базара ли: сто верст за Реку, а на чем? Лодками, телегами, санями? И где там начинается подлинная-то земля? Не каждый укажет…

На Той Стороне другой был воздух – синий, туманный.

…За Той Стороной тысячами верст еще и еще простиралась Сибирь.., жители Аула знали об этом, помнили, но все равно с высоты Этого берега Та Сторона казалась чем-то уже потусторонним, миром иным, неведомым, и Река протекала, казалось, как раз по границе двух миров – известного и неизвестного.

…И когда душа аульского жителя явится в То Царство, там, по всей вероятности, ее никто за ручку водить не будет, это она всем направо – налево будет объяснять тамошние порядки и правила поведения, ей ведь на Том Свете свойственно, а не чуждо. Тот Свет очень похож на Ту Сторону, и наоборот…»

В окружении природы, наделенной душой, сознанием, и мост приобретает мистические черты. Горы, пустыни, океан формируют психику человека. А если человек постоянно видит мост, если мост взрывается или неожиданно возникает? Что происходит в человеке? Из таких сторонних влияний, наверное, и складываются загадочные характеры людей, их необъяснимые поступки.

«Правда, десять лет тому назад вечность Реки, Той Стороны и, кажется, вообще вся на свете вечность была нарушена, а с этим нарушением аульский житель связывал, может быть, не без резона, все последующие события: войну мировую, войну гражданскую, военный коммунизм и даже нынешний нэп…

Десять лет назад закончен был строительством железно-дорожный мост через Реку, огромный, красивый и чуждый здесь предмет, как будто бы даже нечеловеческой силой вопреки вечному порядку вещей соединивший Ту и Эту стороны.

С тех пор, чтобы видеть и даль, и вечность, нужно было смотреть с высокого аульского берега только прямо перед собою, либо вправо и вверх по течению Реки, влево же и вниз по течению дали оказались взаперти, за железной решеткой. И Реке тоже некуда было больше истекать, как только под эту решетку, и она скрывалась за ней и как будто кончалась там такая, какая есть, какая была в веках, и начиналась ниже моста снова, но уже обладая иными какими-то свойствами и другим цветом, другим течением, другими разливами…»