Когда я пришел к военруку за характеристикой, Иван Давыдович мне сказал:
– Я должен был бы написать в характеристике, что ты труп. Но с такой характеристикой тебя не примут. Поэтому даю тебе хорошую характеристику авансом. Не подведи меня.
И он дал мне очень хорошую характеристику. Она была лживой:
«Прилежен, собран, усидчив. Правильно понимает положение в мире. Большое внимание уделяет военной подготовке. Свободное время уделяет приемам владения оружием…»
С такой характеристикой сегодня меня с распростертыми руками взяли бы в любое бандформирование. А тогда – меня вызвали на экзамены в военное училище. Прощаясь с Иваном Давыдовичем, я ему сказал:
– Не подведу.
Но уже на третий день пребывания в училище я понял, что военным мне не стать. Когда нас построили на плацу, поначалу мне все понравилось. Плац был чистый, хорошо подметенный. Да и само слово «плац» мне нравилось, оно было немецкое, с лязгом, от него веяло дисциплиной, оттянутым носком, холодным взглядом, мне такие вещи нравились. Светило солнце, небо над плацем было голубым и тоже чистым, как будто хорошо подметенным. Я представил, что сейчас к нам выйдет наш будущий командир, седой человек с израненным лицом, одной рукой и орденскими планками. Может быть, даже с одной ногой. Мы с пацанами, моими друзьями-курсантами, будем называть его Батя. Он будет нам за маму и папу все годы учебы. Батя будет есть с нами очень вкусную кашу, плечом к плечу, из одного котелка, а в походе, когда мы упадем после тягот и лишений и будем спать, мирно посапывая, как щенки, он будет укрывать нас одеялами. Батя будет помнить день рождения каждого. И всегда подбрасывать нам под подушки, в ночь перед днем рождения, подарки. Подарки будут скупые, мужские. Запасная обойма, банка повидла, телефон проститутки. На Новый год Батя будет одеваться Дедом Морозом и поздравлять нас, раздавая из мешка всем конфеты, и ни разу не перепутает, какая кому, потому что помнит, кто какие любит. А мы будем делать вид, что не узнаём его и в самом деле верим, что он – Дед Мороз. А когда мы закончим училище, мы соберемся у Бати уже без формальностей. У Бати в доме есть баня, мы будем там париться, пить пиво, есть рыбу и пороть проститутку – все вместе, по-доброму, по-хорошему, по-человечески.
А потом мы все разъедемся кто куда – кто в Никарагуа, кто в Гуантанамо. Защищать нашу родину. Бате писать будем строго – 23 февраля, 31 декабря и в день его рождения. Он у него тоже 23 февраля.
А потом Батя помрет. Как положено, в строю. С песней. Он будет шагать на одной своей ноге, взмахивая одной своей рукой, и петь. Про то, что любо, братцы, жить. А потом песня прервется. Но не прервется память. Мы все – его орлята, как он нас называл, – приедем на последний парад Бати, уже майоры, подполковники, я так и вовсе полный генерал, постоим у его могилки, сняв фуражки, и будем пить водку молча. А после залпа из стопок водки – залп из пестиков, как положено. Никто из нас не уронит слезы, Батя соплей не любил. Только проститутка будет плакать. Ей можно. Она тоже здесь. Та самая. Света. На могиле Бати мы дадим клятву. Что не забудем его никогда. На могиле Бати мы дадим даже две клятвы. Вторая клятва будет такая, что будем бить врага, как бил его Батя. До последнего патрона. Кончились патроны – штыком. Сломался штык – бей руками, ногами, да по хуй чем, главное – до конца. Как Батя.
Вот так это виделось все как-то. Но вместо Бати на плацу училища появился толстый офицер. У него на месте были и руки, и ноги. На лице у него не было шрамов от гусениц танка, как у Бати. Да и лица у него не было – вместо лица было еблище. Брюки были не глаженные. Мармон у него был такой, как будто внутри прятался еще один офицер, и я даже подумал, что этот жирный гад проглотил нашего Батю. Нос у монстра, сожравшего Батю, был курносый такой. Я сразу дал людоеду кличку Вепрь.
Вепрь сказал:
– Значит, хто, – он так говорил: не «кто», а «хто», – хто здесь мечтает о романтике военной службы?
Несколько романтиков, и я в том числе, гордо подняли руки. Вепрь велел нам выйти из строя и развернуться к строю лицом. Потом сказал:
– Значит, слушай мою команду. Засунуть себе романтику в жопу! Исполнять!
Весь строй начал над нами смеяться. Потом Вепрь приказал нам вернуться в строй. И скомандовал:
– Хто еще мечтает о романтике, поднять руку.
Поднял руку я один. Вепрь велел мне выйти из строя и сказал:
– Засунь себе романтику в свою маленькую жопу! Исполнять!
Читать дальше