Роман Назаров - Шепот дневного сна

За миллиард парсеков от того места, где он сейчас находился, где-то в глуши Вселенной, они втроем – он, Серый и еще один, если осторожно предположить, Сатана – шли по пустынной планете, не имея с собой ни крошки хлеба, ни глотка воды. И Серый, нет, несчастный Серенький, конечно, первым начал сдавать, жаловаться на головную боль, сумасшедшую жару и невероятную усталость. И вот, остановившись, Сатана хладнокровно выполнил его, создателя ситуации и Первого пилота, желание мести: накрыл бедного Серого кровавым плащом и задушил тонкими стальными пальчиками.

…Его так передернуло, что он чуть было не скользнул с обрыва, успев вовремя схватиться за пучок цветной травы. По-над болотной заводью, в поисках камыша или случайной, забытой, потерянной лески с поплавком и прочими сателлитами удочки, он приближался к мрачной стене леса: река неумолимо сворачивала, предательски беря за какую-то искусственную возвышенность, по которой надо было подниматься вверх. Уже несколько раз из глубины сердца подсказывали дрожащим голосом, что пора бы вернуться в лагерь, что за глупости, чебурашка; он поскользнулся снова, теперь ему помогли могучие корни старой сосны. Карабкаясь, с трудом вылез на удобную площадку, и впереди раздался… крик его матери, звонкими струнами заплутавший среди деревьев. Он автоматически пошел на звук, который сквозь невысокий ельник и плотный слой боярышника вывел на поляну, и перед ней он замер, холодея, наблюдая действующую картину. Возле умело построенного костра пионервожатая Света тянула из рук воспитательницы окровавленную голову Серого, воспитательница отбрыкивалась, визжала, и Света, опустив голову, подскочила к костру. И в тот момент он увидел, что над пламенем, нанизанная на вертел, словно земляника на тонкий стебелек, висела Кудрявцева – обугленная спина, остатки догорающего платья. Вожатая Света надавила на рычаг – и Кудрявцева (в действительности – Второй пилот) закрутилась по оси. Вокруг же костра по всей поляне были разбросаны изуродованные тела, да еще близ молодой елочки, рядом с вырванной по самое бедро ногой, валялся целлофановый пакетик, наполовину заполненный лесным – грязно-белыми пятнами мусором: бумажки, обертки, обрывки газет. Он было приоткрыл рот, не удержался – набежали слезы, – что-то промычал, но, опомнившись (одноухая голова Серого, теперь неизбежно близкого, выпала из цепких пальцев Людмилы Аркадьевны, покатилась), отступил на шаг, и – когда под ним звонко треснул несуществующий сучок – вожатая и воспитательница оглянулись как по команде, уставились на него, обе как будто вспоминая, восстанавливая обдуманный давным-давно план: как завести отряд в лес, как успеть их всех связать, развести костер, в каком месте заранее припрятать соль и перец, другую звездную приправу, – он почувствовал э т о в их оцепенении, вздрогнул и попятился.

Бездна, в которую он стремительно падал, во мгновение ока закрутила перед ним захватывающие кадры. Друг за дружкой те проносились в черное поднебесье и уже превращались над его головой в океан звезд, чуть ли не касаясь до испуганного тела, чуть ли не пожирая его испуганный бессмысленный взгляд, удаляющийся все глубже, все быстрее, – бездна катастрофически росла, и даже смола, даже мокрая хвоя, речная свежесть не спасали его, улетающего в черную мглу. И даже я не остановил его – он уже спал, вероятно, свернувшись под сосной листком с чужого дерева; я говорил ему: у каждого своя голова на плечах – в то время я забирал из морга мертвого космонавта, прощался с девушками, помню, старуха закрыла лицо белой марлей и дышала из-под нее. Так, с флагом, она и запомнилась мне, и по известной бриллиантовой дороге, по собственным следам, вдоль светло-серого забора я шел к вокзалу, пока не догадываясь, что меня занесет туда: и отвратительные мушиные тучи, и зловонная топь, грязь до самого горизонта – все это вновь обрушилось на меня разом и без предупреждения. И вот, перешагнув обратно невидимую линию, я вновь встретил группу людей – да, там действительно были мои знакомые, несколько человек (но как их звали?) – и я спросил, как пройти к вокзалу, мне не задумываясь ответил один усатый тип, что нужно идти, держа ориентиром вон тот киоск, «а за ним то, от чего удаляются со звуком».

И снова северным блеском окутала меня тоска: карты – созвездия Ориона, Льва, Змееносца и прочие, прочие, совсем невероятные, которых никто никогда не видел… Стоп! Здесь есть карты не только видимой, реальной, но и невидимой, невозможной и, значит, несуществующей Вселенной. Туда не добраться даже… даже нуль-транспортировкой – таким фокусом окутала меня та самая пропасть, теперь недоступная: продавца не было, киоск закрыт, очевидно, все ушли на вокзал, к которому уже подползала длинная электрическая змея, наезжая на ту, предыдущую, и превращаясь в нее. Не долго думая, я поднялся на перрон и сел в совершенно пустой вагон, а внутри него, свисая с потолка, качался бумажный макет советского космического корабля. Некоторое время я пытался его достать, подпрыгивая, и однажды, слегка коснувшись упругой обшивки, я увидел, что это не корабль, а плечо мальчика – он, просыпаясь, встряхнул головой, разогнувшись, огляделся: вечерний лесной запах тут же накрыл его, приближалась теплая ночь. Стоя у реки с оголенным окровавленным плечом, которое успел расчесать, пока спал, он глядел на противоположный берег, удаленный от его глаз огромным фантастическим расстоянием – иногда он мог так смотреть, словно через большой перевернутый телескоп.