Роман Назаров - Шепот дневного сна

Их выгнали с третьего этажа, забрав чужие картины, продукты, предметы быта – со скандалом, с милицией, с шизоидными воплями, которые издавала Фарида и тем самым напомнила мне тех психов, тех политических душевнобольных, разогревающих толпу на демонстрациях и митингах. Саида с матерью сначала обитали в коридоре, затем пустились в длительный путь из комнаты в комнату, ни разу при этом не заглянув ко мне, да я и не звал их. Иногда, правда, Фарида заскакивала что-то предлагая: суп, хлеб, чай, а то и тушенку, яблоки, полуфабрикат – то, что сама где-то раздобыла: в общежитии да в церквях. Она предлагала взамен – это была беседа или тема номер три.

С Саидой я встречался в коридорах, захаживал в те комнаты, где она лежала, целыми ночами разговаривал с ней, когда находил ее где-нибудь на ступеньках между этажами. В один прекрасный момент, после нескольких проявленных ею случаев безумия, ирреальности, я испытал к ней чувство нежности. Странность, непонятность – такие детали в поведении женщин разогревают желание и возбуждают аппетит. Саида имела ту маску агрессивного абсурда, которая привлекла мое внимание:

– ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ /свое имя-фамилие-отчество/. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. МАШИНА. МАШИНА. РАНИМАЯ. РАНИМАЯ. МАШИНА. НА ВАШЕМ МЕСТЕ. НА ВАШЕМ МЕСТЕ. ЧТО ВАМ ЕЩЕ НУЖНО. ЧТО ВАМ ЕЩЕ НУЖНО.

Дикая мысль переспать с ней не давала мне покоя, но ничего не случилось. Тогда шел уже третий месяц выдачи ваучеров, этот чек выписывался на каждого члена семьи, и поскольку нежелательно было упустить шанс иметь нелишние деньги, то, со слов Фариды, отец ее прислал телеграмму, в которой раскаивается за содеянное перед дочкой и внучкой, берет свои проклятия обратно и просит вернуться. Фарида и Саида прожили здесь еще некоторое время и уехали домой, в Казань.

И сейчас мне смешно вспоминать события той зимы, смешно и странно, что я не сразу разгадал прóклятый отцом Фариды ребус, в котором Саида играла не последнюю роль. И я понял еще, что у меня была возможность войти в подземный мир бестий и дьявольских кричащих чудовищ, ведь проводником туда и являлась Саида.

День первый.

Мы собрались у меня в комнате, чтобы провести сеанс. Нас было семеро, я рискну назвать имена.

В единственном кресле под окном сидел невозмутимый Господь Бог Фáиг. Кровь – Бюль-бюль Оглы, взгляд – Джон Леннон. Он знал толк в английском языке и частенько проявлял свои педагогические способности, когда я перед экзаменами пытался разобраться с этими проклятыми глаголами.

Напротив – через стол – беглый солдат Господь Бог Рустам набивал «беломорову» гильзу травкой. Покинув родную часть, он благоразумно захватил для нас немного плана. Где-то далеко на Востоке его ждала добрая жена и послушный ребенок. Рустама во время сеанса мы звали Командором.

Травка, конопля индийская – седьмой участник сеанса.

По правую руку Командора сидели, загипнотизированные колдовским действом, Господь Бог Димка и Господь Бог Гарей.

Димка был театралом-неудачником. Несколько раз подряд он пытался поступить во МХАТ, в Щуку и еще куда-то, постоянно проваливаясь на этих бесчисленных конкурсах, кругах и актерских водоворотах. Теперь он навострил лыжи в Питер, ни с того ни с сего решив, что именно там-то он уж сумеет, наконец, поймать удачу. Девушки любили ему рассказывать свои личные медицинские истории. Особенно про аппендицит. Не знаю, почему.

Гарей же готовился стать маститым писателем. В одно время он прорвался на вгиковские экзамены, неплохо их сдал, но судьба не спешила раскрыть перед ним свои лавровые объятия. Он попытал счастья на том же поприще, но в другом институте. И, скажу вам, сегодня он нашел верное место среди таких порядочных Богов как я, Фаиг и другие.

Опять через стол, или по другую руку Командора, рядом со мной сидел на шатком стуле Господь Бог господин Петкевич. Он, как и обаятельный Димка, тоже мечтал стать актером. С любовью читал Баратынского и Зощенко, ценил заработанные законным путем деньги и не очень плохо играл на баяне. Баян, кстати сказать, был незаменимым участником многих попоек, совершавшихся в нашей общаге.

Зачем нам Инь? Зачем нам Ян?

У нас есть чумовой баян!

Итак, мы готовились сдвинуть точки сборки.

С утра до полудня в голове у меня вертелась одна строчка из ранней цоевской песенки: «Уходи, но оставь мне свой номер…». Театрал Димка сбивчиво описал новую свою подружку, у которой, разумеется, тоже вырезали аппендикс. Мудрый Фаиг вдруг говорил: «Как в том фильме» или: «Как в том романе». А Петкевич между тем рассказал историю про гареевского земляка, приезжавшего в Москву из Лениногорска.