Иван Плахов: Поездка в ни-куда

Вслед за ними бредут все остальные: Света, девушка неопределенного возраста, крепыш и его жена. На их лицах читаются недоумение и еле скрываемая брезгливость.

Заняв купе и две полки напротив через проход, попутчики сидят и ждут, когда поезд тронется и начнется их путешествие.

– Ну, что скажете, Иван Степанович? – выжидающе спрашивает крепыш и заговорщицки подмигивает. – Как обстановочка? Как места?

– Да нормально, Кирилл, не парься. Это ведь только начало. Будь ближе к народу, – отвечает длинноногий.

Плешивый суетится, деланно вздыхает, театрально возводя очи кверху, и клянется, что это лучшее, что можно было достать на новогодние праздники, так как купейных билетов не было. Плешивому никто не верит, включая и его самого, а его обильное слововыделение начинает раздражать. Незаметно поезд трогается, стук колес все громче и громче. Наконец появляется проводник и, забирая паспорта и билеты, называет по имени каждого из присутствующих.

Плешивый оказывается Скороходовым Валерием Евгеньевичем, с ним дочь Скороходова Евгения Валерьевна. Длинноногий – это Гроссман Иван Степанович, с ним едет Столичная Светлана Юрьевна. Лохматый крепыш именуется Огородовым Кириллом Александровичем, не первой свежести блондинка, его жена – Огородова Маргарита Викторовна. Итак, все разместились согласно купленным билетам. Разношерстная компания путешествует в таком составе впервые.

Организатор поездки Скороходов и вправду немного вельможа, только не настоящий, а скорее номинальный: он начальник отдела внешних сношений Союза станкостроителей, в одном лице руководитель и секретарь, вынужденный все делать сам. Организует туры за рубеж для членов Союза и их семей. Это вошло у него в привычку настолько, что он готов везти куда угодно и кого угодно, только бы не сидеть на одном месте. Живет тем, что с этих туров подворовывает. Огородов и Гроссман – его нынешние клиенты.

Огородов – профессор, но какой-то не настоящий, а скорее назначенный: умом и красноречием не блещет, научных работ не имеет, после института остался преподавать ассистентом, да так и высидел свою должность, пока образование по всей стране хирело. Живет тем, что обставляет интерьеры новых буржуа мебелью, а заодно подворовывает.

Гроссман – графоман-любитель, с детства мечтал стать кем-то значительным, но так и не вышло. Полное непостоянство, и очень злое: у него вертлявый ум и острый язык, которым он может ловко высмеять непонравившегося человека. Чем живет, одному богу известно, но наверняка подворовывает.

Женщины под стать своим мужчинам. Они с ними лишь потому, что не смогли найти никого получше, хотя боятся в этом признаться самим себе.

От этой поездки все ожидают чего-то хорошего: каждый думает о маленьком чуде, которое бы изменило его жизнь к лучшему. Скороходов ждет, что установит доверительные отношения с новыми клиентами и сумеет уговорить их дать ему денег на новое «грандиозное» начинание. Женя хочет мир посмотреть. Гроссман рассчитывает написать в поездке книгу, основную фабулу которой он придумал накануне. Огородов хочет посмотреть, как живут «проклятые» скандинавы, а заодно развлечься. Столичная надеется, что их отношения с Гроссманом станут яснее, чем туманные намеки на платоническую влюбленность. Огородова боится отпускать мужа одного, искренне считая его своей собственностью.

Итак, они все-таки едут. Каждый на своем месте. Скороходов предлагает:

– А не выпить ли нам, дорогие товарищи? Как-никак, а мы все-таки начинаем грандиозное турне по Скандинавии. Если бы не я, то вы бы так и сидели дома, уставившись в телевизор. А так мы в дороге. Что скажете, Иван Степанович?

– Я за, – коротко соглашается Гроссман. – А ты, Кирилл?

– Я тоже за. – Огородов испуганно моргает и ежится, будто замерз. Женщины напряжены: не одобряют желания своих спутников выпить.

– У вас что? – суетливо интересуется Скороходов, одновременно проделывая множество манипуляций: распаковывает сумку, переобувается, застилает верхнюю полку для дочери, выкладывает скудную закуску на приставной столик в купе – и все как бы между прочим, почти играючи. Очевидно, что это для него дело привычное.

– У меня коньяк, семилетний, – говорит Огородов.

– У меня тоже, только французский, – отвечает Гроссман и тут же достает бутылку темного стекла с золотыми буквами и ставит на столик, добавляя к ней стопку одноразовых пластиковых стаканчиков. Это производит почти магическое воздействие на Скороходова: слов и телодвижений становится больше чуть ли не вдвое; его почти не видно, но очень хорошо слышно. Женщины по-прежнему в полном ступоре от происходящего.