Мишель Ставский - Лё jourналь

На таких посмотришь – и ничего определенного даже сказать нельзя. Из своего района, старого и безнадежно тусклого, я еще выезжал вместе с советскими пенсионерами, внешне напоминавшими фриков, разодетых, как и полагается, по модам забытых времен. У таких людей уже не оставалось ничего, кроме как куда-нибудь ехать и стоять в бессмысленных очередях, поэтому я вежливо уступал место и дожидался своей остановки, занятый изучением их глубоких морщин или разглядыванием грязных зданий за окном. Затем я садился на троллейбус и ехал прямо до работы, но уже в компании совершенно других людей.

Я наблюдал, как серые многоэтажки сменяются унылыми оврагами, заправками, другими многоэтажками и отсчитывал в голове остановки. Моя была седьмой. А бабка все это время бесцеремонно пялилась на меня. Так, наверное, смотрят на негров где-нибудь в северной провинции, готовясь то ли плюнуть в рожу, то ли вовсе по нему заехать. И я тоже пытался смотреть бабке в глаза, но они, потерявшие уже всякое воспоминание о цвете, были слишком дикими. Мне казалось, вот-вот она откроет рот и что-нибудь крикнет или скажет хотя бы, поэтому я готовился отстраниться как можно дальше на тот случай, если вместе со словами в меня полетит и ее слюна.

– «Отче наш» знаете? – все-таки спросила женщина, но как-то спокойно и заискивающе и уже предвкушая мой грешный ответ, протянула вперед бумажку, интимно наклонившись. Она пыталась изобразить одряхлевшими по выслуге лет мышцами улыбку на лице, но то еще больше покрылось змейками морщин и складок. – Это хорошая молитва. Ее Иисус Сам написал. Берите-берите, – и еще настойчивее стала махать исписанной бумажкой.

Уже несколько месяцев как я пытался избегать всяких контактов с людьми – разговаривать мне становилось все труднее, а необходимости в этом я видел все меньше. Но, несмотря на мои желания, бичи все также просили у меня денег или сигарет, а святоши всевозможных религиозных домов пытались затянуть в свои лона. Обсуждать Бога в троллейбусах и подъездах мне казалось пошлым, хотя раньше этим я баловался постоянно. И поэтому бумажку с молитвой я не брал, а монашка уже не тыкала ей мне в лицо и стала копошиться в одной из своих огромных сумок. Сейчас достанет огромный крест и раскроит мне голову – думал я – будет бить, пока не лопнет моя черепная коробка и не появится повод прочитать не одну хорошую молитву. Затем она еще проедет несколько остановок, как раз до подходящего храма, и спокойно выйдет, все так же улыбаясь, как это умеют делать только упавшие в божественный омут женщины возраста дикой тоски. Но бабка ничего сделать не успела: в салон вошли две женщины, фигурами немного напоминавшие американок, в специальных костюмах и с компостерами в руках.

– Предъявляем оплату за проезд!

Нет, явно не американки, хотя вполне возможно, что увлечены достижениями заморской культуры. Я протянул свой проездной контролерше, подставившей валидатор.

– Спасибо, – она сверкнула золотыми зубами. Я всмотрелся в бейджик, скромно висевший на ее необъятной груди – некто Светлана Петровна. Нет, не американка. Снова обознался.

– Ваш проезд, пожалуйста.

– Ой, извините. Я уже выхожу, – моя соседка не поднимая голову, втянула ее в плечи и согнулась в смиренной позе.

– Женщина, предъявляем плату.

Старушка влажными глазами посмотрела на своего изверга, но, не заметив никаких изменений в последней, демонстративно отвернулась и уставилась в окошко.

– Я не буду платить, – гаркнула бабка, прижала к себе еще сильнее свои потертые сумки.

– Женщина, вы должны оплатить проезд, – Светлана Петровна повысила голос и приблизилась к пассажирке так, что лицо верующей оказалось в считанных сантиметрах от живота, выпирающего из-под дающей необъятные властные полномочия голубой жилетки контролера. – Вы обязаны оплатить штраф.

– Ничего я платить не буду. Вы уже совсем там зажрались! Проезд растет каждый месяц. А вам все мало и мало! Вы хоть знаете, какая у меня пенсия? Вам стыдно должно быть! Мало того что одни сволочи людей вечно грабят, так и вы еще здесь! Ничего я платить не буду! – бабка начинала заводиться, обещая разыграть одну из моих любимых постановок в общественном транспорте с матами, криками, оскорблениями и пинками под зад. А в тот день я волей судьбы и вовсе оказался в первом ряду.

– Женщина, вы должны оплатить штраф за безбилетный проезд, иначе мы вызываем милицию.

– Вызывай! Давай! Я – ветеран!

Вторая женщина-контролер уже тоже была рядом. Обе они схватились за поручни, преграждая живой стеной выход из троллейбуса. Если бы я разогнался и на бегу врезался в них, упали бы они или меня бы отпружинило от этих мягких мясных подушек? Но разбежаться мне было негде, поэтому я немного привстал и просунул голову под широкой рукой, казалось, навечно соединившей туловище слуги народа и поручень, проскользнул всем телом под ней и подошел к дверям – постановку свободного театра мне досмотреть не досталось. Я вышел из троллейбуса и направился к серому типовому зданию за прозрачным забором – школе, где приходилось отбывать свой срок.

Читать дальше