Игорь Белов - Вспомнить вечность

– Музой моей вы не будете, поскольку музе свойственно летать. А вы способны лишь виснуть тяжестью на руках. Простите. Я ухожу.

Я встал, кивнул на прощание и пошел прочь. В сторону желеобразной дали, наискосок по мостовой, – к правому тротуару. Пропасть между нами стала натягиваться, словно резиновая, не желая меня отпускать. Поэтому мне пришлось уходить боком, вполоборота, с усилием отклоняясь назад.

Незнакомка, с искаженным ненавистью лицом и колким цепким взглядом, оставалась на другой стороне пропасти. Я чуть поднатужился, вызывая в памяти ощущение парящего блаженства, испытываемого мной при мечтаниях о возвышенной, чистой и верной любви. Что-то смачно чмокнуло, и меня отпустило. Резиновая пропасть осталась с дамой, обвисшая у ее ног, словно челюсть щелкунчика.

А разочарование осталось со мной. Осталось, как осознание невозможности воплощения светлого чувства. Как осознание потери того, чего никогда так и не находил. Оказывается, пропасть и разочарование – не одно и то же. Разочарование, как и светлое чувство, также принадлежит мне. Они два антипода, прочно связанных между собой. И ощущаются во мне, как нечто настоящее. И очень стоящее!

***

Даль, едва заметно колыхаясь, отступала по мере моего продвижения вперед. Через десяток шагов на правой стороне вырисовалась кафешка, выглядевшая словно зеркальное отражение предыдущей. И за столиком сидела… я даже оторопел немного. Дама! Светлое возвышенное чувство снова колыхнулось во мне и потянулось по направлению к ней, – как и всегда при встрече с новой женщиной. «Как всегда» ?! Я что-то еще о себе вспомнил?!

Пока я подходил к правому тротуару, дама смотрела прямо на меня. Она представляла собой весь бразильский карнавал в одном лице! Только не было двухметровых перьев. Все остальное было. Я не стал прикидываться, будто не понимаю этот взгляд, сразу подошел к ее столику и сел, не глядя незнакомке в лицо. Какая драма ждет меня здесь?

Собравшись с духом, я повернул голову и дерзко уставился на даму. Теперь я сумел ближе рассмотреть ее наряд.

Пышная высокая прическа, сконструированная из черных блестящих волос. Блестки на волосах. Лицо раскрашено всеми цветами косметической радуги. Напомаженные красной блестящей помадой сочные губы, длиннющие фиолетовые ресницы, зеленые веки, румяна на щеках. «Удивленные» насурьмленные бровки. В ушах крупные тяжелые серьги из золота. На шее несколько обручей из платины. На запястьях и щиколотках широкие браслеты из слоновой кости с разными висячими побрякушками на них. Одежда на даме была также вполне карнавальной. Расшитый бисером белый топик и белая короткая юбчонка больше открывали, чем скрывали, ее пышные и одновременно изящные формы. Бордовый маникюр на всех двадцати пальцах.

Незнакомка выглядела бы жутко вульгарно, если бы не ее взгляд. Со взглядом она смотрелась жутко привлекательно. Привлекательно, хотя и вульгарно, – вот в чем вся подлость!

Взгляд ее был сама невинность. Девица смотрела на меня, как бы сильно стесняясь. И даже немножко испуганно. Ее броский, вызывающе соблазнительный внешний вид и зрелые формы находился в диком контрасте с ее взглядом маленькой девочки, вышедшей из дому на прогулку в первый раз и потерявшейся. Этот взгляд взывал: «Ты не можешь пройти мимо. Ты должен обо мне позаботиться. Возьми меня на ручки!»

Б-р-р! Дикое противоречие между невинным взглядом и вульгарной внешностью девицы! Я вдруг ощутил, что во мне поднимается какая-то нездоровая муть. Какое-то темное чувство. Низменное. Алчущее. Ненасытимое. Предвкушающее гадкое, запретное удовольствие. Из бездны меня поднималось, нарастая, ревущее сладострастие. Откуда это во мне?!!!

Я вдруг понял, что девица передо мной была воплощенным символом именно сладострастия. Невинность и вульгарность. Ведь сладострастие и живет за счет осознания нечистоты, вульгарности того, что ты делаешь. А нечистота ощущается лишь на фоне чистоты, невинности. Удовольствие сладострастия это удовольствие короткого замыкания, – рвущей судороги в совести. Взрывная интенсивность разряда за счет громадной разницы потенциалов: невинности и вульгарности. Чистоты и развращенности. Святости и греха.

Ах да! Чистота! Святость! Во мне же есть чувство возвышенной, чистой, святой любви! На нем и паразитирует похоть!

Я стал поспешно вызывать в себе это высокое чувство, пытаясь погасить растущую во мне похоть. На какое-то время мне это удалось. Сладострастие, правда, никуда не исчезло. Сдерживаемое светлым чувством, оно потеряло свою интенсивность, но нагло пристроилось рядом, все время пытаясь обратить мое внимание на себя. В невинном взгляде девицы появилась чуть заметная ирония. Похоже, она понимала, с чем мне приходится бороться.