Дмитрий Шестаков - Трансмиттер

– Цвет конечно опадет, но само растение должно выжить, я стараюсь не вычерпывать все до остатка. Не трогай его до завтра, листья легко повредить. Вечером перед уходом еще раз полей, только немного, четверть стакана, и шторы раздвинь, но на окно не ставь еще два дня.

– Знаешь, я после тебя как заново рождаюсь, столько сил и энергии, десять лет долой! – радостно делилась впечатлениями Зина. – Послушай, у меня родственница есть, у нее ишемия сердца, ты можешь ей помочь? Она хорошо отблагодарит.

– Нет, не смогу. Немного облегчить смогу, но не вылечить. В растениях мало энергии. Чтоб такую болезнь вылечить, надо гектар дубового леса извести, а дубы у нас не растут, соснового леса гектара два надо.

– Так в чем проблема? – удивилась Зина. – Я найду выход на лесхоз, выпишут тебе хоть десять гектаров ради такого дела. Слава Богу, лесов у нас хоть отбавляй.

– Нет, все равно не смогу, физически не смогу.

– Ну а есть что-то посильнее растений? Ну, животные там, или люди?

Афанасий устало ухмыльнулся, посмотрел на нее и ответил:

– Это жизнь, понимаешь. Это значит обречь кого-то на мучения и смерть.

– Тогда не у людей, у животных-то можно забрать? Их все равно тысячами на мясо забивают.

– Все равно нет. – покачал он головой. – Мне никто не давал права распоряжаться чужой жизнью.

Зина взглянула на часы и, надев туфли, стала поправляться, вертясь около зеркала.

– Послушай. – сказала она. – Ты знаешь, какие перемены у нас на заводе грядут?

– Ну, мужики что-то говорили. Покупают нас что ли?

– Не то слово, покупают. Москвичи приходят к власти, а у них знаешь какая политика? Они скупают все в регионах, половину народа сразу выгоняют, остальным зарплату ставят минимальную и всю прибыль к себе в Москву забирают и там жируют на них. Качают деньги из регионов, а на людей им плевать. Так что смотри, Афанасий, не посмотрят на твои заслуги. И я за тебя не смогу заступиться, саму на улицу выгонят.

Она вздохнула, закончила оправляться и вышла в кабинет. Афанасий, пройдя за ней, сказал:

– Зина, у меня к тебе просьба будет.

– Какая?

– У Толика Силина, сварщика нашего цеха, цветок есть, большой, надо пристроить, а то им мешает, а у нас в 12-м корпусе на втором этаже в холле место есть.

Едва заметная улыбка скользнула по красивому лицу и затаилась где-то в уголках ее желанных губ. Взяв трубку и набрав номер, Зина бодрым голосом заговорила:

– Владимир Николаевич? Здравствуйте, как вы поживаете? Как у вас дела в цехе? – Зина закатилась звонким легкомысленным смехом на какую-то шутку, сказанную ей на другом конце провода, затем, просмеявшись, спросила:

– Владимир Николаевич, позовите, пожалуйста, к телефону Анатолия Силина.

Дождавшись ответа Силина, она записала адрес, затем набрала гараж и, немного пококетничав с начальником транспортного цеха, распорядилась выслать грузовую машину с двумя рабочими по указанному адресу.

– Вот видишь, Афанасий, все ради тебя! – мило улыбнулась она ему, встав, подошла вплотную. Афанасий физически почувствовал тепло ее тела, смеющиеся колдовские зеленые глаза заглянули ему в лицо, тонкая ручка змеей обвилась вокруг шеи и она, притянувшись к нему, сильно, но без страсти, поцеловала в губы, затем свободной рукой щелкнула замком двери и мягко подтолкнула Афанасия к выходу.

Идя в свой цех под моросящим дождем, он вдруг подумал о том, что никто и никогда не спрашивал его о том, как он сам чувствует себя после таких процедур. Сейчас, после пустякового снятия легкой головной боли, он чувствовал себя как после 10-ти километрового бега по пересеченной местности.

Позади послышался писклявый сигнал балканкара, Афанасий на ходу запрыгнул на платформу притормозившего рядом оранжевого детища болгарских инженеров и поехал в цех в обществе двух больших деревянных катушек силового кабеля.

Рабочие операции по сборке коробки передач, несмотря на большое количество деталей и специфические приемы их установки и сочленения, были не сложные. После многократного повторения они выполнялись практически автоматически, благодаря чему Афанасий мог направить часть мыслительных процессов в приятное для себя русло. Сегодня он думал о Зине. Нравилась ли она ему? Конечно нравилась. Такая женщина не могла не нравиться. Был в ней какой-то незримый, необъяснимый, природный магнит. В походке ее, в манере одеваться, в жестах и движениях, во взгляде и интонации голоса виделась Женщина. Женщина в самом хорошем, мужском, смысле этого слова. Женщина может быть матерью, сестрой, знакомой, коллегой, соседкой, учительницей, однокурсницей, подругой, начальницей, подчиненной. Женщиной можно назвать продавщицу кваса, сидящую около желтой бочки под зонтиком, кондуктора автобуса с толстой сумкой через плечо, уборщицу производственных помещений со шваброй наперевес. Зина была Женщиной-Самкой. И в это слово Афанасий вкладывал влажные полураскрытые губы, прерывистое теплое дыхание, дерзкий изгиб бровей, глаза, смотря в которые, он видел отражение самого себя, нежные ласковые пальцы, тонкую шею, дурманящий аромат мягких густых волос… Еще много чего он вкладывал в это слово, но было одно «Но», которое не позволяло ему стряхнуть оковы цивилизации и поддаться зову природы. И это было не стеснение, не колючие путы брака. Зина, выражаясь интеллигентно, была непостоянна. Не только она нравилась мужчинам. Мужчины тоже нравились ей. Именно поэтому Афанасий, имевший непосредственный доступ к телу, не пользовался этим. Ему вдруг вспомнился случай из детства, когда в детском саду один ребенок, именинник, принес в группу кулек шоколадных конфет и раздал каждому по одной. Все дети дружно чавкали, вымазав счастливые лица и крохотные ладошки в коричневой сладости, и лишь маленький Афоня не стал есть конфету. Воспитатели и нянечки в пол голоса переговаривались, удивляясь такому поведению. Откуда им было знать, что тихий и послушный Афоня первый раз в жизни испытал маленькое счастье быть Единственным, кто не съел конфету.