Рам Ларсин - Сад взрывающихся яблок (сборник)

Она горестно всплеснула руками.

– Господи, что случилось с тобой за время, что тебя держат здесь! Ты был славным романтичным парнем. Откуда этот цинизм и злость?

– Наверное, от постоянной боли и страха перед будущим, от мысли, что у тебя кто-то может быть… хотя… как говорят теперь… это только секс, правда? – меня вдруг пронзила странная неприязнь к ней. – Нет, я не поеду с вами!

– Как же ты доберешься домой?

– На такси. Когда-то я умел хорошо это делать.

Она потерянно молчала. Потом:

– Ты всегда занят собой. А я? Догадываешься ли ты о том, что мне тоже тяжело? Ведь я совсем одинока здесь, среди твоих соотечественников, допускаю – хороших людей, но таких суетливых, издерганных, неуверенных ни в чем в этой маленькой, сжатой до взрыва стране. А я истосковалась по широким просторам, безмятежным, мечтательно ленивым. И Сергей – открытый, простой, под стать этому.

– Что ж, можешь взять его себе! Терпеть не могу простых. Они живут как амебы и, наверное, размножаются делением. А ты, кажется, предпочитаешь другой способ размножения!

Ее глаза готовы были излиться слезами. Но прежде она дрожащими пальцами вынула из сумочки деньги, ключ и положила на стол:

– Иди…

И вот я, наконец, в своей комнате, окруженный строгим и скромным уютом: старые кружевные занавеси на окне – подарок матери, не поехавшей с нами из-за парализованного деда, на стене – копия картины Энгра: Наполеон с мягкой ямочкой на жестоком подбородке – мой смертный грех, ибо сказано: не сотвори себе кумира, кресло-качалка, убаюкивающее меня бессонной ночью, как детская люлька, и единственная роскошь за стеклом шкафа – слегка побитая китайская чашка, которую мы нашли среди всевозможного хлама на рынке. Чутье не обмануло меня: когда мы очистили ее от грязи, отмыли и налили чай, сквозь голубую эмаль прошли и медленно поплыли серебряные рыбки.

Но главное богатство было на длинных свежеоструганных досках, еще пахнущих лесом – книги, мудрые, лукавые, циничные, смешные, печальные – они закрывали всю стену, выходящую на улицу, не давая проникнуть сюда шуму машин и людской глупости.

– В сущности, – сказал как-то Саша, – эти спрессованные человеческие мысли защищают тебя от внешнего мира надежнее, чем обожженные кирпичи.

И мне немедленно захотелось поговорить с ним.

– Хорошо, что позвонил, – без малейшего удивления сказал он. – У меня тут возникла кое-какая мыслишка после нашей беседы (мы говорили с ним последний раз не менее полугода назад, но время у него было другое). Так вот, я понял, что противоречия между наукой и религией не так значительны, как принято думать. Например, мы с тобой считаем, что Вселенная возникла из сгустка материи. На вопрос, откуда взялся этот сгусток, ученые отвечают: он существовал всегда. И верующие, когда спрашивают своего рабби: Бог, создавший все Мироздание, как возник Он сам? – получают тот же ответ: он был всегда.

– Интересно, – сказал я.

– И только-то? – съязвил он. – Раньше ты воспринимал мои сентенции с б’ольшим энтузиазмом.

Мне стало неловко:

– Прости, я… нездоров.

– Да, я знаю.

– Знаешь?

– Нина звонила.

Я помолчал.

– И что ты думаешь об этом, Саша?

Я ожидал, что он, как всегда, скажет что-нибудь особенное, и все же был поражен, когда услышал:

– Завидую тебе.

– Вот как! – вырвалось у меня.

– Да! Нормальные люди так банальны, ограничены… И я среди них.

– Ну, уж о тебе этого не скажешь!

– Так и я думал когда-то. А потом понял, что льщу себе… Однажды душной летней ночью я вышел из дома вдохнуть свежий воздух и вдруг увидел необычное мерцание неба. Оно словно говорило мне что-то, и тогда я ощутил, что все вокруг – и луна, и звезды, и падающие осколки метеоритов – скрывают какую-то важную тайну, может быть, смысл нашего бытия. Я весь напрягся, как струна прежде, чем музыкант наполнит ее звуком, сейчас, сейчас, горело в мозгу, я узнаю самое главное, и в то же время чувствовал: чего-то не хватает мне, чтобы понять все до конца! И тут это острое мгновение прошло, пропало. А я, повзрослев, в какую-то горькую минуту понял, чего мне не хватало тогда – капли безумия, да! – той, что помогла знаменитому Джону Нэшу проникнуть сквозь границу нашего трезвого мира в другой, твой мир, Марк!

В телефоне установилась тишина.

Я ясно представил себе Сашину физиономию. Высоколобый, с запавшими всепонимающими глазами и длинным язвительным носом, он казался похожим на Вольтера – в семитском варианте. Не только внешне. Идеи, которые бились в его бездонном черепе, могли прояснить многое из еще непознанного, живи он в прекрасном Ферне, а не в Офаким, где кончается цивилизация и начинается пустыня.