Марина Горина - Уфринские хроники черной вороны

Мне нужна теплая одежда, и я решил по-быстрому сделать денег. Пишу эротику, нет, порно. Черт, черт, черт! Если пишу ПРОСТО, то получается белый экран, на котором напечатаны слова: название гениталий и перечисление действий. Надо пропускать через себя эту хрень, только тогда получаются «заводящие» тексты. Устаю от часа такой работы больше, чем от суток, когда пишу сам для себя. Кстати, не пора ли выкладывать все, что было написано в моих тетрадках за это время?

СТО ВОСЬМИДЕСЯТЫЙ ДЕНЬ

Мне нужен паспорт. Я позвонил ей. Она принесла его в сквер, недалеко от места ее работы. Эту курточку и короткую юбку я не видел на ней. Она не лучше, и не хуже, чем была.

– Нашел, кто будет покупать тебе пиво и миксы? Рада за тебя.

– Могла бы спросить, как я. Как я: не сдох, не замерз, не был убит в драке бомжами.

– А ты бы мог спросить, как твои дети! А твоя жизнь – это твой выбор.

– У детей есть хорошая мать, крыша над головой. У них все о”к, в отличие от меня. К тому же, ты сто раз говорила, что лучше вообще никакого отца, чем такой.

У нее кривятся губы (как в том сне), ее бьет крупный тремор. Она не может больше сказать ни слова. Резко, очень резко разворачивается и почти убегает на высоченных каблуках.

Не, я определенно стал добрее с тех пор, как сбежал из клетки. Я уже не обвиняю ее в том, что моя любовь к одной женщине не дала мне счастья. Это просто данность, и не она в ответе за это.

ДЕНЬ ДВЕСТИ…

Мы потихоньку раскручиваем с ребятишками наш бизнес. Я иногда ухожу в запои (алкогольные, литературные, сексуальные) – но ребятки терпят. Пока терпят. Иногда подрабатываю в «тырнете»: взрываю форумы или пишу эротику. И начинаю ощущать, что эта СВОБОДА меня тоже пытается душить, загнать в рамки. Я продолжаю жить так потому, что знаю: другой свободы просто нет, или я пока ее не знаю. Бомж в люке теплотрассы один из самых подневольных людей на свете. Он безобразно зависит от своих замерших ног, отмороженных ушей, пустого желудка.

Единственный известный мне выход внушает страх. Нет, не потому, что я боюсь смерти. Я боюсь, что и там не смогу избавиться от обязанностей, условностей, долгов и мук совести. А помноженное на непоправимость – это уже будет слишком.

P.S. Вчера, не знаю почему, вдруг вспомнил старшую дочь. Первый раз за эти семь месяцев.

P.P.S. Мне кажется, я почти понял что-то. Но оно без конца ускользает от меня…

– 1-

Из затуманенного зеркала в ванной на меня смотрело розовое, толстощекое нечто с глуповатым взглядом. Я протерла уголком полотенца запотевшее стекло. Не, не глуповатый взгляд, а… просто какой-то щенячий, молодой, что ли…

Вытерла голову желтой, пушистой банной простыней. Волосы, почти сухие, рыжеватыми колечками легли на лоб и вокруг щек. Вот что делают кондиционеры и шампуни нынешние: на старости лет обзавелась рыжеватыми локонами.

Надо было выходить из ванной. Но мне так не хотелось. Там, дома, был муж. И сын. Два чужих человека, даже еще хуже, чем чужих. Чужие так не могут обидеть. С ними надо было разговаривать, а я не хотела. Не могла. У них своя правда, у меня своя. Они никогда не согласятся со мной, а я с ними. Я не уверена в своем праве навязывать им свои принципы. Не хочу скандалов. Значит, надо молчать. А как? Если взрослый парень, на восемнадцатом году, ходит отсиживать в школе 3—5 часов, потом дома гоняет 4—5 часов каких-то гоблинов на компе, потом на скутере «проветривается», после чего заваливается спать, оставив на полу ванной ручьи? И так изо дня в день? Я вздохнула и толкнула дверь. Выходить надо, не спрячешься.

– Ма, мне надо завтра в школе сдать 500 рэ на охрану.

– Сереж, мы же уже сдавали?

– Не, это было на ремонт коридоров. И еще мне надо двести рэ на методички ЕГЭ по русскому. Да, еще триста – Лариске.

Да, еще 300 – Лариске. Ларисе Анатольевне. Это наш репетитор по математике. И еще у нас репетитор по русскому. И по физике. Странная система обучения нынче в 11-м классе. Занятий в школе практически нет, и здоровенные обалдуи маются от безделья. Зато ходят на платные уроки к своим же педагогам. Достаю тысячу из кошелька и отдаю сыну. Остается три. Черт, до пенсии еще неделя. Нет, я не старая. То есть, конечно, уже не молодая, но я не на обычной пенсии, по возрасту. А по инвалидности. У меня вторая группа.

– Слу, Санек, завтра в «Лидере» в двенадцать все встречаемся – говорит сын в свой сотовый, на ходу закрывая дверь перед моим носом. «Лидер» – это компьютерный клуб. Сын там с друзьями играет в стрелялки. Зайти к нему и сказать, что он вымогает с меня последние деньги на игровой клуб? Бессмысленно. Сначала он докажет, что я не права. Потом – что я скандалистка и заедаю ему жизнь.