Виктор Дьяков - Дело прапорщика Кудашкина

– Пусть, пусть пропадут!… Мы как собаки, родители как собаки… а её не позволю… не позволю, чтобы хуже других была… и на продуктах перестань экономить!! Почему она у нас такая худенькая? Самое вкусное покупай, сервелат, апельсины!…

Вместо того чтобы по обыкновению тихо пообедать он устроил жене скандал. А вечером "сарафанное радио" уже передавало информацию о "выступе" хромого тихушника. А "завёлся" Семён оттого, что следуя со службы домой мимо детсада увидел как жалко выглядит его дочь рядом с другими детьми военнослужащих. По-хорошему Семён должен был повиниться перед несправедливо ославленной им женой. Но этого не случилось, более того Нюра сразу приняла "к исполнению" критические замечания.

Впрочем, то что Маша стала появляться в детском саду и на детской площадке в нарядных платьицах, платочках, шубке и шапке не изменило её "социального статуса". Нюре о её статусе частенько напоминали во дворе ДОСа и в очередях в Военторге наиболее "борзые" офицерские жёны, а Маше с детской непосредственностью её ровесники, отпрыски "благородных" родителей, стремящиеся удовлетворить естественный инстинкт людского неравенства:

– Мой папа полковник (майор, капитан), а твой прапорщик и мой, что захочет, то твоему и прикажет…

Нюра и сам Семён спокойно воспринимали подобные сентенции в свой адрес – для них их нынешняя действительность стала чем-то вроде сбывшейся мечты о спокойной и относительно сытой жизни, своей крыше над головой. Они очень боялись всё это потерять, опять провалиться в ту яму, из которой только выбрались. От родителей эта унизительная терпимость как-то незримо передалась и Маше, несмотря на то что она не переживала барачного детства, и никогда не ложилась спать на голодный желудок. В тиши своей маленькой квартирки семейство Кудашкиных словно отгораживалось от не очень милосердного к ним окружающего мира, здесь они чувствовали себя в относительной недосягаемости от ощущения своей многогранной неполноценности. Они прятались от всего того, что их унижало, и более всего от общепринятых норм агрессивно-воинственного коллективизма, господствующего в обществе так называемого "развитого социализма", что для людей неактивных, малообщительных иной раз становились просто невыносимы. Отсутствие нежности во взаимоотношениях Нюры и Семёна с лихвой компенсировалось взаимодоверием. Ведь Нюра трезво себя оценивала и никогда не мечтала о "принце", который будет её "кинематографически" любить, одновременно обеспечивая всевозможными благами. В то же время Семёну чужды были мечты тех лейтенантов, бывших соседей по холостяцкой квартире, чтобы жена одновременно являлась и красавицей и генеральской дочкой. И у Семёна и у Нюры отсутствовал инстинкт присущий большинству людей – хоть как, но "приподняться" над как можно большим числом себе подобных. Потому они и прятались в стенах своей квартиры от этой вечной суеты, борьбы за так называемое повышение своего социального статуса.

Когда по вечерам Кудашкины всей семьёй сидели на диване у телевизора, Маша обычно располагалась между родителями, как бы осуществляя функцию скрепляющую, цементирующую семью. Она впитывала с обеих сторон ту нежность и любовь, которую почему-то Семён и Нюра оказались не в состоянии излить в отношении друг друга. Особенно сильной эта любовь была со стороны отца – Маша стала его принцессой, прекрасным цветком, светом в окне… смыслом жизни. В холе заботе и любви Маша росла милой, симпатичной девочкой. Когда Кудашкины все вместе выходили на люди, то те иной раз просто диву давались от бросающегося в глаза контраста. В воздухе как бы сам-собой повисал безмолвный вопрос: и как же таких паршивых родителей угораздило такую лапушку сотворить?

Всё бы хорошо, но для полнокровной жизни необходимо здоровье, а в семье Кудашкиных лишь Маша была абсолютно здорова. Семён периодически то в большей, то в меньшей степени испытывал последствия аварии – боли в позвоночнике, ноге, голове, быструю утомляемость. Особенно тяжело давались ему ночные дежурства. Увы, хоть и обещали не привлекать его в наряды, но прапорщиков в полку не хватало и в конце-концов Семён вынужден был согласиться два-три раза в месяц ходить дежурным по автопарку или КПП. Он не мог ни возмутиться, ни отказаться, ведь он жил под "домокловым мечом" опасности вылететь из армии не выслужив пенсии. После дежурств Семён приходил домой совершенно больным и потом ещё пару дней не мог войти в нормальный жизненный ритм.