Станислав Савицкий - Самоучитель прогулок (сборник)

Один мой приятель, переселившийся в Париж и работающий тут журналистом, утверждает, что s’emmerder (попасть в дурацкую ситуацию) – один из главных местных страхов. Возможно, внимательное отношение к ближнему своему – это в первую очередь средство предохранения от ближнего своего, что-то вроде страховки. Это, впрочем, не исключает хамежа, с которым вы сталкиваетесь в магазинах, табачных лавках, аптеках моего любимого города. Теми же вежливыми фразами, той же подчеркнуто учтивой интонацией можно испортить настроение кому угодно в один миг.

Но я о хорошем.

Мне очень нравится, как здесь стараются не выходить за рамки приличий. Старая бомжиха в тренировочных штанах с оттянутыми коленками, в грязной, неопределенного цвета футболке, с пакетом Proxi входит в кафе и ждет в дверях, пока к ней подойдет официантка. Подходит хозяйка и спрашивает: «Чего вы желаете?» Та отвечает, что ей нужна салфетка, она простудилась, у нее насморк. Не сказать, что хозяйка заведения довольна происходящим, но тем не менее она приносит пару салфеток. И желает бомжихе хорошего дня. Та в ответ тоже желает ей хорошего дня и уходит, сморкаясь в салфетку прямо в дверях. Конечно, эта история не похожа на сцену из жизни идеального государства, где счастья всем роздано поровну. Но мы-то знаем, что, если поделить то, что есть у хозяйки кафе, пополам и половину отдать бомжихе и все остальное так же справедливо поделить, будет не счастье. Сначала ни у кого ничего не будет, а потом опять у кого-то денег станет больше, чем у другого. Причем опыт показывает, что больше будет опять у хозяйки кафе. И все будет как всегда.

Мне очень нравится, что бомжиха знает, что может зайти в кафе. Ей не будут рады, и ее вид смущает посетителей. Она не будет задерживаться тут, она воспользуется своим печальным преимуществом касты неприкасаемых и получит то малое, на что может рассчитывать. И хозяйка, хочет она того или нет, выполнит ее скромную просьбу.

Я где-то прочел, что в Париже есть городской закон, по которому в кафе любой посетитель может попросить стакан воды. Вряд ли бармены и официанты в восторге от этого закона, но это минимум человеколюбия, который нужно соблюдать. Не надо любить ближнего своего. Стакан воды – это уже кое-что, а по нашим временам такие жесты тянут на поступок. Однажды в брассери на Сен-Жермен вечером я пытался вспомнить за дижестивом все выпитые за день аперитивы. И тут прямо к стойке бара на роликах подъехал парень. Это было лет десять назад, до запрета кататься на роликах в публичных помещениях. Парень вылетел из колонны роллеров, которая неслась по бульвару. Не знаю, было ли это соревнование или просто веселая движуха, но парень был не в желтой майке лидера. У него был вид отпетого спортсмена, знающего, что скоро гонка закончится и можно будет выкурить две сигареты подряд, а потом спокойно выпить. Он попросил стакан воды. У бармена в этот день настроение было не очень, а тут еще этот. С видом человека, которому есть что сказать, но тем не менее воздерживаясь от комментариев, он дал стакан воды. Роллер его поблагодарил. И уже когда роллер вылетел обратно на бульвар, чтобы влиться в колонну, бармен пробурчал что-то вроде «ходят тут всякие» и уставился в экран TV, где «Пари-Сен-Жермен» опять продувал каким-то слабакам.

Франция всегда удивляла меня не только регламентированностью повседневной жизни, не ограничивающей, впрочем, свободу жить на свой лад, но и тем, что, будучи частью одной большой страны, ее земли чтут своих genius loci и остаются сами собой. У нас, в России, в недалеком прошлом на одной шестой части мировой суши, эти различия между разными регионами почти стерты, что противоречит здравому смыслу и, как все абсурдное на наших необъятных просторах, кажется совершенно естественным. Здесь же каждый город, каждое место дорожат тем особенным, что у них есть. Если город портовый, шумный, без руля и без ветрил, он не будет выдавать себя за культурную столицу. Область, издревле располагающаяся на пересечении нескольких культур, жители которой с детства говорят на нескольких языках, не станет настаивать на том, что ее объединяет некая духовная общность. Перекресток – он и есть перекресток. Какой смысл изображать уточненные вкусы и аристократизм, когда вокруг в основном крестьяне и рабочие, сметливые и хозяйственные, подозрительные к приезжим, пока не познакомятся с ними поближе, а потом готовые рассказать им все, что было здесь за последние дцать лет?

Меня все это удивляло, потому что в России, несмотря на ее невероятное многообразие, люди до последнего времени обращали мало внимания на то, чем они обязаны месту, где выросли и живут. Балтика, Красноярский край, Казань, Екатеринбург – это разные миры. Но мы не вдаемся в детали и различия, мы поглощены тем, что нас объединяет, и готовы считать себя всем во всем.