Станислав Савицкий - «Новая Голландия» - прогулка и историческое воображение

В одной ленинградской артистической компании конца 1940–1950-х годов прогулки были не только времяпрепровождением. Художники Александр Арефьев, Рихард Васми, Валентин Громов, Владимир Шагин, Шолом Шварц и поэт Роальд Мандельштам, которых впоследствии стали называть «арефьевцы» по имени лидера круга, предпочитали другое название. «Болтайка» — это бесцельное «болтание» по задворкам центра вроде Коломны, во время которого можно «поболтать» и увидеть что-нибудь запоминающееся [1] Другое название группы, забытое с конца ???следние годы на фоне капитализации 1950-х и активно употребляющееся по-??? исусства, — Орден Нищенствующих Живописцев. См., например: Арефьевский круг: Александр Арефьев, Рихард Васми, Валентин Громов, Владимир Шагин, Шолом Шварц. СПб., 2002. «Болтайкой» называли и чайник, в котором на вечеринках взбалтывали гремучие алкогольные смеси. . Фланеры послевоенного Ленинграда едва ли могли щеголять своей одеждой и экстравагантным поведением, как изысканные денди времен Браммела или знаменитый парижанин, прогуливавшийся по парижским пассажам с черепахой (1840-е годы). Но ничто не мешало ленинградским художникам пересказывать на свой лад литературные и художественные прогулки поздних романтиков и декадентов. «Арефьевцы» подружились в юношестве, учась в школе при Академии художеств. Почти всех выгнали за хулиганство, но компания не распалась, а, наоборот, разрослась. Эти художники культивировали в послевоенном Ленинграде Париж Второй империи и 1870-х. Салон Отверженных, импрессионизм, постимпрессионизм, проклятые поэты, декаденты были для них актуальным искусством. В зеркале парижской богемы времен Бодлера «арефьевцы» видели текущую историю. Их кумиры выбрали маргинальную позицию, вступив в спор с Академией и салонами. «Болтайка» была альтернативой официозу. Ленинградские модернисты в своем искусстве отстаивали личный опыт, несмотря на вторжение государственного и общественного в частную жизнь. Тоталитаризм не исключал интимность, но принуждал советского человека делать эту сферу в большей степени открытой для других. Наряду с проработками на собраниях, где обсуждалась частная жизнь, в советской гуманистической этике развивался культ дружбы. В официальной культуре неоднократно изображалась трогательная близость товарищей, в жизни которых всегда было место подвигу. Интимность закалялась героизмом и самопожертвованием. «Арефьевцы» тоже были дружеской компанией, но их сложно сравнивать с героями «Двух капитанов» или «Двух товарищей». Дружба, их связывавшая, противостояла советским устоям и ценностям, хотя, как любое «возражение», их оппозиция была производной от оспариваемой системы. Следуя примеру первых модернистов, Орден Нищенствующих Живописцев вне массовой культуры и пропаганды отстаивал традицию искусства частного опыта, и в его бескомпромиссности была героика художественного бунта. Галломания была личным переживанием истории накануне «оттепели» и задавала образцы восприятия и изображения действительности — вуайеризм и историческую аллегорию как жанр наблюдений во время прогулки.

С конца 1940-х «арефьевцы» рисовали, подсматривая или имитируя подсматривающий взгляд. «Банная серия» Арефьева — миниатюры (мелок, пастель), изображающие сценки в женской раздевалке бани. По размеру они такие же, как картинка, подсмотренная в замочную скважину или в маленькое отверстие. Это придает картинкам вуайеристскую достоверность (в отличие от балерин Дега, изображенных в средних форматах станковой картины). Арефьев действительно рисовал их с натуры [2] Там же: репродукции № 12–18 (1949–1950), 59–67, 78–82 (1953). На выставке А. Арефьева «Банная серия» все рисунки были датированы 1949–1950 годами ( Арефьев А. Банная серия, 1949–1950. СПб., 2001). . Такие же миниатюры есть у Шагина и Шварца [3] Арефьевский круг… См., например: № 504, 510, 529–530. Датировки с конца 1940-х до конца 1990-х. . Судя по альбому «Арефьевский круг», за исключением Васми и Шварца участники группы делали зарисовки сценок на пляже [4] Там же. № 83, 84 (1953 _ 1955), 291–296, 330, 331 (с 1954 по конец 1990-х годов), 394, 403, 450–455, 472, 474–476, 498, 499 (1980–1990). .

Подсматривающий взгляд не сводится к юношескому эпатажу и пубертатной озабоченности. Громов на протяжении всей жизни работает над циклом «Зеркала» — «случайно» увиденные сценки, как девушки прихорашиваются перед зеркалом дома, в гардеробе театра или института [5] Там же. № 301, 302, 306, 307, 319, 320, 326, 343, 344, 350. См. также рисунки Арефьева № 74, 95, 97, 98. .