Надежда Нелидова - Жених с приданым

Чаще всего Василию Ларионычу выписывали путевку в соседнюю область, в пограничный небольшой городок.

Очень ему нравился этот маршрут. И потому что природа на протяжении всего пути легкая, светлая: березняки да озерца – в них, как в круглых девчоночьих зеркальцах, отражались перевернутые рощицы и небо. И потому, что дорога недалекая и неблизкая: сутки туда, сутки обратно. Как раз Анне от него отдохнуть, и немолодому Василию Ларионычу не утомительно.

А самое главное: дорога та пробегала мимо деревни на взгорке. На указателе было крупно выведено название «ВАСИЛЬКИ». Буквы выпуклые, казенные, белым по холодной голубой жести. А слово теплое, будто мама заигравшегося маленького Василия Ларионыча из детства с крылечка позвала.

Некрашенное то крылечко из детства было все в вытаращенных деревянных глазках, округлившихся то ли в страхе, то ли в изумлении… Маленький Василий Ларионыч всегда высоко поднимал маленькие босые, велюровые от пыли ножонки, чтобы не наступить на те таращившиеся глаза.

И, значит, пробегала та дорога мимо деревни Васино, мимо избенки крайней в той деревне. На крошечном куске земли часто виднелась женская фигурка. То она в светлом, треплющемся на теплом ветерке платьице возилась на грядках. То неуклюжая, как медвежонок, с шарообразно замотанной головой чистила от снега крылечко. Даже с дороги было видно, что крылечко вросло в землю. И крыши сарая, и самой избы, судя по всему, давно не касалась мужская рука.

Не раз его посещала безумная мысль: плюнуть на все, крутым виражом изменить незадачливую жизнь. Завернуть, съехать к домику, стукнуть в почернелую, как от дождя, старую калитку. Даже слова приготовил:

– Здравствуйте. Я тут давно за вами наблюдаю…

И каждый раз обещал себе: «В следующий раз точно». Потому, наверно, и жалел Анну и Алешеньку: будто дело только за временем стало, а так все давно решено.

В эту поездку (вез с завода поддоны с кирпичом) не зря сердце ёкало. На повороте под указателем «ВАСИЛЬКИ» стояла фигурка в светлом платьице. До этого он ее привык видеть в огороде все время в наклон, согнутой, а тут она стояла прямо, покачивая в воздухе ладошкой: голосовала.

Только никто ее брать не спешил. До Василия Ларионыча несколько машин не только не замедлили хода, а наоборот, поддали газу. Молоденькую, небось с руками-ногами подобрали бы, жеребцы.

– А я вас давно знаю. Только не знаю, как звать.

– Лида. А откуда вы меня знаете?

И потекла необязательная, приятная для обоих беседа.

Давно так легко не было Василию Андреичу, как с этой Лидой. Давно так легко не дышалось, как сейчас в этой тесной, прогретой майским солнцем кабинке. Бывают женщины, которых называют безупречными. Лида была очень даже упречная, но… Господи, как славно было сидеть рядом с ней, улыбаться, наталкиваясь и молодо разбегаясь взглядами. Так бы всю жизнь сидеть и невзначай, будто регулируя стекло, перегибаться через нее, касаясь плечом мягкой податливой груди.

… Крылечко у Лиды было некрашеное, тоже в глазках: кротких, скорбных, мудрых, как рисуют на староверских иконах.

Василий Ларионыч замазывал садовым варом дупло низенькой корявой, в старческих наплывах и наростах яблони. В дупле обитали мушки с длинными золотистыми крылышками. Многие из них уже увязли в варе, беспомощно и безуспешно пытаясь очистить, освободить ножки, многие были замурованы в дупле.

Кажется, это были полезные мушки, поедающие яблоневых вредителей, но не об этом жалел Василий Ларионыч. Вдруг ему пришло в голову, что прилепленные к мушиной лапке, гибли в эту минуту цивилизации и Вселенные, в мириады раз меньше той, в которой жил Василий Ларионыч. Она, в свою очередь, тоже лепилась к лапке космической гигантской мухи, которую в любой момент мог прихлопнуть метагалактический Василий Ларионыч…

Когда-то он, еще только женившись, наивно делился с Анной подобными фантазиями. Анну это бесило. Она краснела, вскакивала и шла прочь, повторяя:

– Бред, дикость какая. Шизик, ну шизик!

Лида подошла. Присела рядом на корточках.

– Будто жидкое золото течет, – указала она на стекающий по стволу, трепещущий, переливающийся на солнце ручеек из златокрылок. – Васенька, накинь пиджак, прохладно становится.

В полшестого утра Лида вскакивала: бежать на ферму, и убегала потом туда еще дважды в день. В протопленной печи томился чугун со щами, подернутый сверху мерцающим, золотистым рытым бархатом жира. Уютно, сонно посвистывал жестяной чайник. На столе оставались полбуханки в чистом полотенце, в тарелке – порубленные и политые сметаной молодой лук и нежная огуречная травка.