Владимир Гой: Стертые времена

Через час все свободные столики в зале были забиты до отказа, словно сегодня пятница. И только возле барной стойки сиротливо стояли высокие мягкие стулья в ожидании какой-нибудь аппетитной женской попки.

Но тут вместо приятной незнакомки в дверях показался известный местный авторитет. Он расхлябанно, вразвалочку подошёл к стойке и через губу, словно плюнув, процедил:

– Водочки, быстро!

Конечно, если бы это была женщина, я бы, без всяких сомнений, налил ей как можно быстрее, но в его словах было столько пренебрежения и уверенности в безнаказанности, а мне это было не по душе. Андрей стоял перед входом на кухню и краем глаза наблюдал, что будет дальше. Переборов себя, я улыбнулся ему, словно увидел родного брата:

– Извините, у нас обслуживают только у столиков.

Его глаза налились злобой.

– Ты чо, не понял, чмо? – он встал на медную трубу, обрамлявшую стойку и, харкнув, набрал полный рот своей вязкой пьяной слюны и плюнул, пытаясь попасть мне в лицо. Я резко отскочил в сторону, заряд пролетел мимо и повис на гобелене за моей спиной, и в следующую секунду я наградил этого наглеца резким боковым справа в челюсть, и мне показалось, что она должна была слететь у него с салазок – удар пришёлся чуть выше, чем надо. Быстро выскочив из-за стойки, я увидел, как он уже вполне мирно лежит на спине и слегка похрапывает.

– Нокаут, – прокомментировал Андрюха. – Но от этого мудака потом можно ждать проблем.

Взяв за руки эту расслабленную, еле подъёмную ношу, мы потащили его через запасную лестницу к центральному входу, чтобы не пугать его видом мирных посетителей.

– Ни хрена себе! Это кто Митяя так окучил? – спросил Марк.

Я как-то виновато пожал плечами.

– Марк, поверь, и не собирался! Наглый, гад, и ещё плюётся! – и в двух словах обрисовал ситуацию.

– Вони будет! Как от дерьма! Да ладно, разберёмся.

Конечно, я был уверен в своей правоте, но вот получить где-то из-за угла нож в спину уж очень не хотелось. И всё равно весь остаток дня я провёл как на иголках.

Уже под закрытие наверх поднялся метрдотель Игорь и немного меня успокоил:

– Этот, когда пришёл в себя, всё завалить тебя обещал, но Марк предупредил, что если на тебя случайно кирпич упадёт или ещё что, то пускай сразу покупает себе белую простынь и забивает место на кладбище! Ну и он сразу как-то сник.

Меня наконец отпустило.

– Спасибо, Игорь!

– Не за что, всё было по делу, быдло учить надо! Марку спасибо, так что не волнуйся!

В этот вечер я приехал домой около часа ночи, меня, как всегда, ждали, и свет лампы через окно на кухне светил мне уютным маяком. Удачно прожит ещё один день.

Я дома, жена идёт в спальню, ложится и спокойно засыпает, а я сажусь к своей допотопной печатной машинке и начинаю выстукивать первые строчки своего нового рассказа, который мне навеяли сегодняшние события.

Первые несколько предложений ложатся ровно, но потом мысли разбегаются. Я смотрю за окно, где в темноте дует ветер, раскачивая уличные лампы на деревянных столбах. Блики жёлтого света гуляют из стороны в сторону.

Сегодня не пишется, я оставляю это занятие и через минуту уже нежно обнимаю самую большую свою драгоценность в жизни.

Листы с текстами разных рассказов разбросаны по всей комнате, словно я так же плодовит, как Александр Дюма. Я собираю их, складываю, скрепляю и отправляюсь к своей приятельнице Эллочке, которая живёт через дорогу от меня. Её муж – известный журналист, а она просто очень добрый человек, которому нравится то, что я пытаюсь писать.

Пока она читает, я, как нерадивый школьник, поджимаю под стул скрещенные ноги и жду её честного приговора.

Она читает лёжа, она тяжело больна и без стона не может сделать и шага. Но я для неё как окошко в непонятный для неё мир, в котором я живу.

Когда она перевернула последний лист, раздался её надсадный от вечной боли голос, обращённый в соседнюю комнату:

– Сашка, иди почитай, как писать надо!

Я краснею до ушей: она осмелилась мою писанину ставить в пример своему мужу-профессионалу! Но Сашка выходит из комнаты, на его лице нет никакой реакции на эту колкость, он забирает моё творение и уходит его читать. Мне приходится опять сидеть в напряжении, словно я ожидаю вердикт Верховного суда. Слышу его кряхтенье за стеной и приглушённый смех, мне становится не по себе.

Он возвращается с довольной улыбкой:

– Очень неплохо, я поговорю, чтобы его напечатали в газете «Юрмала».

В порыве радости я обнимаю Эллочку и долго жму руку Саше оттого, что я, быть может, увижу в газете свой первый рассказ. Это рассказ о любви и смерти с диссидентским названием «Невозвращенец». До этого я видел только короткие заметки о себе на доске объявлений в управлении торговли, где всю нашу смену клеймили за драку с экипажем пассажирского судна.