Петр Альшевский - Мутные слезы тафгаев

Они на взводе, обозленно молчат, Редин беспрепятственно настраивается на четкую волну самодостаточности; не оставляя своих рязанских привычек, Игорь Нестеров заманивает Редина в нежелательную западню карательного контрнаступления.

– А что, – спросил он, – если мы сейчас набросимся на них вдвоем? Как друзья. Словно бы боевые товарищи – я на Ларису, а вы…

– Набрасываться на них мы не станем. И если вы еще раз предложите мне нечто подобное, я, пожалуй, вместе с ними подключусь по вашу душу. – Редин добродушно осклабился. – Но пока я ни на чьей стороне, я рекомендую всем нам подняться в вашу квартиру. У вас мы чего-нибудь выпьем и попробуем удадить возникшее между вами недоразумение без привлечения рук и ногтей. – Внимательно посмотрев на Игоря Нестерова, Редин не заметил в нем явных признаков великого восторга: важной степени эмоционального экстаза, называемого тантристами «махарагой». – Я прав? Что думаете?

– Думаю, думаю…

– И как? – осведомился Редин. – Я прав?

– Даже сам Бог, – недовольно пробормотал «Князек» – редко бывает прав. Чтобы так – с головы до ног…

Насчет Всевышнего – не атеист ли Он? – Редин придерживается правил своей колокольни. Придерживается, чтобы не упасть; сам он со своей колокольники не звонит, но звон слышит – сойдясь с этими людьми, Редин поднялся в безвкусно обставленную квартиру: свисающая ему до бровей люстра, нестираные бежевые шторы, над двухспальной кроватью приблизительный портрет Мата Хари – женщины налили себе по приличному стакану «Арбатского», Редину нашли водки, для хозяина квартиры не пожалели отборного мата: «ты….., а еще ты… такой… ты…… вот кто ты!»; осушив стакан с вином, одна из женщин вынудила Игоря Нестерова отвлечься от пассивной взволнованности: женщина к нему, но он убежал.

Она ринулась следом, и Редин остался с той, которую «Князек» еще на улице называл Ларисой. В ее воспаленных очах стояла полярная ночь, звериной хватки и тигриной реакции ей не доставало; если она была Ларисой на улице, то Редин и в помещении использует при обращении к ней это имя – полулежа на журнальном столике с наполовину выкуренной сигаретой.

Потом не удивляйся, девочка. Я же не в себе, когда в тебе: еще месяц назад я мял простыни вместе с мечтательно настроенной поклонницей Че и Фиделя Вероникой Перовской, чья мать говорила ей на случай секса: «Не кричи – терпи».

Ее матери во время секса было крайне больно. Татьяна Афанасьевна не знала, что может быть по-другому, и говоря: «Не кричи», она имела в виду, не кричи от боли – саму Веронику подмывало кричать от удовольствия, и Перовская не кричала лишь следуя материнскому наказу; она сдерживалась, так и не поняв, что природа ее крика весьма разнилась бы с услышанным из родительской спальни.

Отец Вероники Перовской работал на мебельной фабрике. Затыкал уши зажженной ватой и глубокомысленно шептал: «У кого бы спросить в чем моя вина? я и в пятнадцать лет не брился, и теперь тоже – тогда не брился, сейчас не бреюсь, вырос, но не бреюсь, пол-ящика электробритв, а ни к чему… ломаю голову, но над чем? кому-то спать у параши, кому-то изучать парашару… индийскую астрологическую систему» – ее отец носил бороду. Поэтому и не брился.

Вероника его не любила.

– Вас, – сказал Редин, – зовут Ларисой, с этим ничего не поделаешь, что же касается моего статуса, то он здесь еще не определен. – Подмигнув Мата Хари, Редин отнюдь не желал, чтобы она подмигнула ему в ответ. – Они надолго убежали?

– Сам бег не займет и десяти минут: Лена ему и до Царицынского парка добежать не позволит. Ну, а размыслив относительно того, что последует дальше… Шансы примерно равны. Но часа полтора их здесь гарантированно не будет.

– Тогда я их, наверно, дождусь. С вами, если не возражаете. – Не меняя выражения лица, Редин почесал колено. – Короче, это было сказано.

– Простите? – не поняла Лариса.

– Было сказано не в обиду вам.

– Мммм…

– Я дождусь? – спросил Редин.

– Да пожалуйста, ждите. – Лариса рассеянно захлопала глазами. – Вы мне не противны. Ничуть… нисколько… Вам на это наплевать, но у меня никогда не получалось долго жить с кем-нибудь вместе. Ни с Князьком, ни с прежними… такими же.

Закладывающими «Исе моногатари» использованными презервативами? Допускающими в своей голове coup d‘état?

– Конкретно я, – сказал Редин, – предпочитаю жить с кем-нибудь вместе, но по раздельности. Мне легче уходить от женщины, когда есть куда.

– Я, – тяжело вздохнула Лариса, – придерживаюсь другого хода мыслей. Все еще придерживаюсь… Но пошло оно все к дьяволу: мне уже осточертело, что жизнь помахивает передо мной лишь своим свиным хвостиком. – Посмотрев на Редина гораздо теплее, чем на улице, Лариса не побоялась показаться ему живой. – Налейте и мне водки.