Владимир Удод - Я ещё живой. Рассказы и повести

Случилось это в аккурат на День ВМФ. Наш коллега Вадик Самсонов имел счастье служить на флоте и в этот день, согласно традиции, выставлялся. Настроение у всего коллектива было приподнятое, Вадик, как всегда шутил, рассказывая флотские небылицы, мы слушали и смеялись. Пришли в свою выработку, сели кружком возле электроаппаратуры, под единственной лампочкой, развернули тормозки, стали неторопливо есть, а Вадик-мореман продолжал травить свои байки.

– А вот однажды мы стояли в Болгарии, и добрые болгары подогнали нам бочку вина, но с условием, что бочку вернём. Кому-то пришла в голову мысль спрятать вино в огнетушителях. Вроде бы и на виду – и начальство не додумается. Сказано – сделано. Выдраили огнетушители, залили их вином и повесили на место, а бочку вернули добрым людям, наполнив её стиральным порошком в знак ответной благодарности. Правда, болгарам наша щедрость не понравилась, так как они посчитали, что бочка безнадёжно испорчена. Ладно. Идём мы через Средиземное море, попиваем винцо втихаря, и всё бы ничего, если бы все меру знали. То один попадётся пьяным, то другой. Пытать бесполезно, кто ж признается. Но хитрый старпом решил выследить нарушителей. И как-то один салага прокололся. В тот момент, когда салабон присосался к огнетушителю, бедного старпома чуть кондратий не хватил. Он подумал, что матросы уже до щёлочи опустились. Что было потом – уже не весело.

Мы посмеялись над рассказом Вадика, доели тормозки, и звеньевой сказал:

– Ладно, Кузя, всё равно ты не куришь, сходи в забой, поздоровайся, а заодно посмотри, надо ли затяжку брать и выдвижное стоит или нет.

Петруха молча пошёл в забой, который от нас находился в каких-нибудь сорока метрах. Он не мог знать, что в забое на куче породы, с выключенным в целях экономии светильником, лежал, дожидаясь звена, проходчик из другой смены, который хотел получить отгул и поэтому остался на вторую смену. Это был Славик Боритько. Он забрался на тёплую породу подальше от вентиляционной трубы, чтобы не так дуло, в расчёте подремать во время пересмены. Кузякин, как обычно, подойдя поближе к груди забоя, поклонился и уважительно произнёс:

– Здравствуй, Забой!

Дремавший Славик открыл глаза и, узнав Петруху, произнёс сонным голосом:

– Ну здравствуй, Кузякин.

В том, что Петруха здоровается с забоем, не было ничего удивительного, но чтобы забой здоровался с Петрухой… Рывку Кузякина позавидовал бы любой спринтер. Он пронёсся мимо нас, опрокидывая вентиляционную струю, едва не вызвав панику своим воплем:

– Шубин, Шубин! Там Шубин!

Превозмогая страх, мы все вместе направились в забой; мы предполагали всё что угодно, но, увидев Славика, быстро сообразили, в чём дело, и полсмены не могли прийти в себя от смеха. Вот только самого Кузякина встретили уже на поверхности.

– Кузя, – сказал ему звеньевой, – завтра с тебя бутылёк. Мы за тебя всю смену отпахали, так что колись на бутыль. А сейчас пошли, испуг выливать будем самогоном.

Расположившись в посадке, на обустроенной полянке в каких-нибудь ста метрах от комбината, мы на газетах разложили нехитрую закуску, в центр «стола» поставили бутыль с самогоном, и тут наш бывший моряк, приколист и балагур Вадик Самсонов вдруг рухнул на колени и произнёс, как молитву:

– Здравствуй, сало! Здравствуй, хлебушек! Здравствуй, бутылёк!

На последних словах он наклонился и поцеловал стеклянную тару. Это вызвало бурный смех и ещё больше подняло всем настроение, даже Кузякину.

С тех пор мы всегда произносим это заклинание, прежде чем приступить к распитию спиртного. Так Петя Кузякин зародил в нашем коллективе новую традицию. А что, в этом что-то есть…

Авдеич, он же Гарринча, получил в юности прозвище великого бразильского футболиста вполне заслуженно. Ну, во-первых, он также от рождения имел одну ногу короче другой, а во-вторых, ему не было равных на футбольном поле посёлка. Надо ли говорить, что в шестидесятых вся страна была помешана на футболе, а уж детвора рабочих посёлков – и подавно? Тренер местного «Авангарда» буквально охотился за одарёнными подростками. Но Гарринча местного пошиба был насколько талантлив, настолько и ленив. Ходить регулярно на тренировки являлось для него непосильной задачей, и он дальше родного шахтёрского посёлка выезжал крайне редко. Футбольное детство осталось в далёком прошлом, мало кто уже помнил, за что Авдеич получил почётное прозвище, да и немногие уже знают о самом великом бразильце, но имя Гарринча закрепилось за ним прочно и навсегда.