Николь Галанина - Меня охраняют призраки. Часть 2

Не выпуская руки Габриэль из своей, Мелисса рассерженно шагала по шумным коридорам. К ним неожиданно, вывернувшись из своей компании, как штопор, присоединился Питер и по-братски хлопнул Мелиссу по плечу:

– Чего грустим? Опять наша курочка разбуянилась?

– И так можно это обозвать, – угрюмо согласилась Мелисса, – правда, Питер, я же говорила, что этот наш трюк только больше разозлит её! Она до сих пор не может этого забыть и цепляется теперь и ко мне, и к моим друзьям!

– И пускай цепляется, – пожав плечами, спокойно сказал Питер, – а мы тем временем подготовим ещё какой-нибудь план.

– Достаточно с меня твоих планов! – отрезала Мелисса и даже отошла от него на несколько шагов, увлекая за собой совершенно безучастную Габриэль. – Я не хочу, чтобы против меня развязали настоящую войну. Я хочу спокойно сдать экзамены, вот и всё, мне не надо никакой мести и никаких…

– Если ты будешь всё сносить молчаливо, спокойно сдать экзамены у тебя не получится, – предостерёг её Питер с мудрым видом, – таких, как Мэллои, надо бить их же оружием, не то они быстро сделают из тебя отстой для всей школы.

– Ты преувеличиваешь. Должен быть какой-то другой выход. Насилием ничего не решишь.

– Да кто тебе это сказал? – развеселился Питер. – Видимо, плоховато ты слушаешь лекции мистера Джефферсона… Ты посмотри, Мелисса, ты только разочек открой учебник истории; тогда ты увидишь, что вся наша жизнь как раз на насилии и построена. Даже для того, чтобы просто ввести в обиход машины, потребовалось пройти через бунты! Когда верхи восставали против низов, что они делали? Они совершали революции, то есть прибегали к насилию. Такова уж наша природа, Мелисса, ничего тут не поделаешь. Поэтому придётся тебе принять мир таким, как он есть. Только мечтатели могут надеяться, что мы когда-нибудь научимся не причинять друг другу боль. Никогда такого не будет, Мелисса! Как ни крути, мы с тобой, да и Габриэль тоже, – он махнул рукой в сторону Габриэль, которая по-прежнему не проявляла никакого интереса к их беседе, – произошли от животных и сами же животными и являемся. А ты видела хоть одно такое животное, которое не боролось бы за существование? Я имею в виду настоящее, дикое животное, свободное и гордое? – он выдержал паузу и торжествующе заявил: – Нет таких! Каков принцип дикой природы? «Ты не сожрёшь – сожрут тебя». А у нас, в нашем якобы цивилизованном мире, – его ноздри презрительно раздулись, – ничего, в сущности, не изменилось. Сколько мы ни напяливали бы на себя синтетической одежды, ни создавали бы продуктов из какого-то утильсырья и ни продвигали свою науку, мы останемся теми же животными. И город, в котором мы все с вами живём, – те же джунгли, только каменные. – Он с гордостью примолк, явно сам удивлённый необычно долгой и увлечённой для себя речью, а затем спросил: – Ну как, ты согласна?

– Нисколько, – сухо ответила Мелисса. – Ты говоришь так просто потому, что хочешь оправдать своё поведение. Но человек, который не согласен с тобой, поищет другой выход.

– Этот человек – ты, что ли? – насмешливо спросил Питер. – Слушай, Мелисса, ты, конечно, даже в чём-то права, но, знаешь ли, я же не один такой, кто прислушивается к звериным инстинктам. Есть я, и ещё такой же парень, как и я, и десять таких парней – что ты с ними будешь делать? Твоя мораль их не победит. Они будут делать то, что им диктует моя мораль, потому что она проще и разрешает больше. Пока есть такие, как я, таким, как ты, придётся бороться и уподобляться тем, против кого они борются. Становится очевидным, – Питер радостно прищурился, – что иного выхода у тебя попросту нет – тебе придётся противостоять Барбаре… По-моему, нет ничего плохого в том, что ты обратишь против её её же оружие.

– А по-моему, это плохо, – отрезала Мелисса, ещё больше мрачнея лицом, – и я не стану уступать тебе, как ты ни пытался бы меня запутать.

– Ну, как знаешь, – с долей обиды фыркнул Питер и тоже отстранился и помрачнел, – я просто предложил тебе выход.

«Она твёрдая, – с уважением подумала Габриэль, взглянув на Мелиссу исподтишка, – и не сдаётся перед соблазнами. Я не смогла бы, я обязательно согласилась, если бы задевали моих друзей… Может, я и права? Ведь Мелиссе ничуть не помогает её борьба? Питер наверняка прав: какая разница, при помощи каких средств будет достигнута цель, если налицо будет результат?..»

* * *

Последняя предэкзаменационная неделя пролетела практически беззвучно и незаметно, словно короткий летний сон. Согласно расписанию, появившемуся на стенде в главном холле школы в последних числах мая, первый экзамен, который классу Габриэль предстояло сдать сегодня, был экзаменом по математике, и начинался он ровно в девять часов утра в кабинете мистера Сёрджа. Габриэль нисколько не волновалась. Она легла в кровать, ничего не повторяя, и проснулась бодрой и свежей, в отличие от Ооны, которая спустилась к завтраку помятой, словно пожёванная карамелька, и с большими тёмными кругами под глазами, хотя она уснула на два часа раньше Габриэль. Когда Габриэль, ничего особенно не боясь и испытывая лишь лёгкое затаённое волнение, вошла на кухню, её глазам предстала вся её семья (миссис Дэвис и миссис Хаэн – в халатах, накинутых поверх ночных сорочек, и с волосами, накрученными на бигуди), успокаивающая Оону. Оона в слезах сидела в углу с нетронутой тарелкой каши на коленях и нервически тряслась. Глаза у неё были красными и совершенно безумными. Крольчиха Ооны подпрыгивала возле хозяйки, словно надеясь чем-то помочь, но Оона даже не смотрела на свою питомицу. Честно говоря, Габриэль было трудно определить, на что конкретно смотрит Оона: её отсутствующий взгляд прошивал пространство и словно уходил куда-то сквозь него, в дали, которые не открылись бы никому из них.