Евгения Янова - Последний день воскресенья

В такие полдни всегда играет музыка. Неважно какая, но музыка серебрит собой все пешеходные дорожки, по которым унылым спецназом двигаются мамаши с колясками. Вы когда-нибудь видели птенца голубя? Нет. И я нет. А вы когда-нибудь видели беременную женщину с улыбкой на лице? Нет? И я нет. По крайней мере не на улице. Вы когда-нибудь видели довольную и улыбающуюся маму с коляской? Нет. Они ходят по двое. Иногда по трое. Если они ходят по трое, то эти маленькие танки на колесиках диаметром с самокатные, перекрывают все существующее движение материи на тротуаре. Потому что матери идут с колясками, втроем. Их не обойти. На вас так и прет мощь будущего. Гундосящая мощь прошлого, которая пинает вперед сопящие комочки надежды на просветление и спасение. Они никогда не говорят друг с другом. Ни прошлые мощи, ни будущие. Потому что будущие еще не могут, а прошлые уже не хотят. Но если подойти поближе, постараться прислушаться, представить, что они действительно разговаривают, можно услышать приглушенное «ко-ко-ко». И уйти своей дорогой с чувством непонятости бытия.

День, зеленый район, асфальтовые дорожки, окруженные холодным металлом невысоких нелепых заборчиков. Каждый из которых охраняет свою крепость. Каждый заборчик знает, что он крепостная стена. Что если он падет, то невиданное Что-то, о котором он никогда не подозревал, захватит ту нежную и беззащитную землю плодородия, что он призван защищать. Поэтому заборчики всегда стоят насмерть. Они не сгибаются под костлявыми жопами алкашей. Они не дрогнут под натиском велосипедных колес. Их не испугать пролитым пивом или вороньей какашкой. Заборчики, маленькие и недопонятые рыцари улиц, всегда будут нести свой безмолвный ржавеющий дозор имени облезающей краски. Но не допустят ига на своих землях.

В этих домах так много окон. Зашторенных и не очень. И всегда ощущается пристальный взгляд каждого дома, который пялится во всю свою сотню окон. И бдит. И следит. И подглядывает. Надзирает за кококочащими мамашами с чадами и подружками. Они бесконечно жалуются на своих мужей и недовольны своими чадами. А потом мужья приходят домой, а их встречают любящие жены да вышколенные младенцы. Но дома видят это лицемерие. И делают гораздо худшие вещи – дома не забывают. Помните о том, что дома не забывают. Помните.

Если отбросить случайное и отобрать существенное, то получится, что по дорожке, которая ведет к не выдающемуся высотой неопределенно-красноватого цвета общежитию, подходит миловидная девушка с чемоданом. Как может светит солнце, а девушке в след смотрят голуби.

На крыльце общежития стоит от двух до трех парней молодого возраста и занимаются тем, чем обычно занимаются от двух до трех парней молодого возраста в конце лета, на ступеньках общаги в те редкие моменты, которые случаются так часто, когда им нечем себя занять. Они курят сигареты из ближайшей палатки и обсуждают. Сейчас модно обсуждать, поэтому этим они и заняты. Если бы было модно не обсуждать, они бы не обсуждали, но именно обсуждать модно. Неизвестно, чем бы они занимались, если бы было модно быть немодным. Скорее всего они бы не обсуждали.

Девушка Ева, которую обычно нельзя смутить ни грубой демонстрацией гениталий, ни внезапными проявлениями нежности, замедлила в замешательстве свое путешествие. В ее тонкой фигуре с вероятностью, приближенной к ста процентам, если прибавить к ним еще немножко процентов (на четыре меньше пятидесяти), читалась необходимость попасть в строго определенное место. Адрес которого был записан в специально отведенном под такие цели предмете. Однако продолжить свое шествие она таки не может ввиду полного отсутствия опознавательных знаков как в тексте адреса, так и во внешнем проявлении предстающего перед нашими взорами общежития. В такой непросто сложившейся ситуации Ева выбирает самый закономерный путь развития сюжета:

– Здесь? – спрашивает она.

– Здесь, – утвердительно выдыхают сигаретный дым от двух до трех парней на ступеньках.

– Таблички нет, – проницательно замечает Ева.

– Коменданта тоже, – оправдывая табличку, заявляют парни.

Табличке не оставляют выбора, поэтому, оправданная, она продолжает отсутствовать.

Один из молодых людей мужского пола, будто очнувшись от оцепенения, которое обычно нагоняет реклама во время употребления овсянки на завтрак, вспоминает быть джентльменом. Он протягивает своей новой знакомой пачку сигарет и вводит в курс обсуждения. Ева никогда не заставляет просить себя дважды, соображает быстро и, уцепившись за сигарету, достает свою зажигалку с бабочками. Есть некоторое скрытое удовлетворение в том, чтобы извлекать огонь из бабочек, а не направлять его на их крылья. Для разнообразия, например.