Владимир Конарев - Запрятанная за стенами жизнь. Избранные рассказы

Алевтина, улыбаясь, подшла к дивану. – Не стесняйтеся! Чувствуй свободней, не казарма. Прижалась плечом к гимнастёрке, будто бы невзначай. И тихо спрашивает: – Что такой робкий? Сидишь, как у тёщи, впервой на блинах. …Какие у вас красивые… карие глаза, словно омут, утонуть можно! Можно поцелую? – и, не ожидая ответа, страстно прихватила губы. Вспыхнувший, пламень чувств, ожёг душу, и душа, солдатская душа, забывшая поцелуи, провалилась в сладкую пропасть губ. Его губы втянулись в горячий рот, встретились языки, изучая друг друга. Закипела кровь, вздрогнули и затрепетали кроветворные вены. Он не помнит, как встали и ушли в комнату, как растворились друг в друге, наслаждаясь сладким земным действом. Обнявшись, утонули в ласках, беспрерывно целуясь, и любуясь друг другом.

…А в созвездиях бездонного неба, как и миллионы веков, мерцали их звёзды, под которыми было суждено, в разное время родится и, только в этот час, найти друг друга, случайно, согласно строчкам записке. Целуясь сладко и подолгу, ещё не думали, что их любовь окажется сладким воспоминанием, а пока… С того памятного дня служба в армии «встряхнулась», и « побежала» от одной встрече – к другой. Летели дни. Пело и мучилось сердце – одновременно. Влюблённость озарило Душу. Заметил это и старшина, и во взводе бойцы. Но более всего « допекали старики»: «Не дай Бог ещё она тебя на себя женит! Смотри, доиграешься! Ладно, прощаем: любись! Мы завидуем!» Сладкое влечение к женщине молодой, страстной, и уже опытной в любви, услаждал душу солдата. Он был готов надолго утонуть в её объятиях и не возвращаться в казарму. Сладость губ и жаркого тела обволакивали сознание, волю, слова, бросали в пучину желанной и долгой страсти. И только минуты расставаний огорчали влюблённые Души.

И так длилось до тех пор, пока однажды Алевтина, целуя шею, губы и, сжимая ладонями его щёки, не начала шептать и шептать, требуя и угрожая, целуя и дрожа, дрожа и целуя – неотрывно :

– Придумай, миленький, что – нибудь… заслужи увольнение на два дня. Заслужи, умоляю! Теплоту тела обеспечу! Я умру без твоих ласк. Любишь? Уважь, миленький, приходи! В охотку покувыркаемся, как ты любишь. Кое – чему я новенькому тебя обучу! Не пожалеешь! Я всегда тебя хочу и ни кому тебя не отдам!.. Другую убью, понял! Тебя не помилую! Придумай что – нибудь! Не уходи! – висла она на шее, не отпуская его шагнуть к двери.

…Шёл солдат в часть, поминутно поглядывая на стрелки часов. Торопясь не опоздать на вечернюю поверку. Иначе – все свидания – до свидания!

Перед глазами, мелькали: её зелёные, глаза. Ласковые руки, алые губы и величественная – влекущая в лоно страсти – грудь.

…Один день сменял другой. Близилась суббота. Утром старшина (сверхсрочник) отпросил у взводного Комарова к себе домой, чтобы помочь в установке мебели, по случаю окончания ремонта квартиры. Комаров услышал слова: « три дня», а именно настолько убывал из части. Несказанно, обрадовался случаю, и по дороге, к дому, старшины за город, рассказал ему о своей пылкой девочке. Рассказал о её просьбе. Главное о минувшем расставании с ней и той страстной её шепотной речи. Он внимательно выслушал его рассказ, отёр усы (привычка!), подвёл итог: « По себе знаю: если женщина так страстно просит, то будь здоров – выполни. Мало ли что, – он вновь отёр усы, – прибьёт, раз обещает прибить, – и добавил, улыбнувшись, – Меня, моя суженая Богом, тоже прибьёт, если мы с тобою не выполним её задания. А тебя отпущу, сам был молодой. Всё понимаю. Может она твоя будущая судьба. Не позволительно её обмануть. Отпущу!»

– А позвонить от вас можно?

– Да.

Справились с делами. Сели за стол. Поужинали. Старшина приказал, еле сдерживая усмешку, в «будёновских» усах:

– Рядовой, срочно звоните в «штаб»!

…Звонок в дверь. И, с проёма распахнутой двери, на шее повисла нарядная и сладкая фея. Усыпала поцелуями. Овеяла духами, и подставила упругий бюст, раскрывшимся губам Комарова. Она, не отстраняя себя от его губ, шагнула назад, увлекла на диван. Вытерла платочком свой и его лоб. Затем встала с дивана.

Мягко сказала:

– Располагайся, боец, – и, качнув бёдрами, направилась в спальню. По пути, дополнив: – Я на минуту. А ты, миленький, к столу, – вон туда. Думаю не грешно по бокалу вина.

– Отпустили надвое суток, – хвалился Комаров, разливая вино по бокалам.

Позади, неслышно, ступая по ковру, подошла любимая и нежно-нежно (он притворился будто не слышит!) обняла, касаясь его торса. Воздушное и белое облачко пеньюара окутало его тело и, на его повернувшее лицо, хлынул ливень, обжигающих, поцелуев.