Артур Олейников - Лизавета Синичкина

Старик испугался и замахал на Проскурину руками. Муста готов был отдать хоть тысячу, хоть две, и просил отца забыть.

– Во-во. Так что не выкобенивайся. Свадьбу у них сыграете. Потерпите, не облезете. Соберутся все только свои. Посидим, выпьем по-нашему. А как же! Ты мне здесь бородой не тряси. Говорю, потерпите, значит потерпите. Да час другой, всего лишь для виду, и забирайте и делайте с невестой все, что хотите. Ну что, согласны?

– Согласны, – отвечал Муста, и, как прежде, отец клал руку ему, опускал руку старику на колено, прося не волноваться из-за денег.

Проскурина весело улыбнулась. Как говорится, дело было в шляпе. Что уж теперь. Кто прошлое помянет – тому глаз вон.

– И правильно, а то смотри, так и без жены останешься, – рассмеялась Проскурина в адрес молодого таджика.

Муста смутился.

– Это не для меня!

– Да неужто… – Проскурина проглотила слова, впившись глазами в старика, у которого даже богатая бархатная тюбетейка не могла вас отвлечь от того, что ее хозяин был старый и лысый.

– Нет, невеста для младшего брата.

Проскурина рассмеялась.

– А я подумала, как вас, извините, вы не представлялись.

– Муста! – представился целомудренный таджик.

– Очень приятно, – улыбалась Проскурина. А меня – Валентина Григорьевна. А батюшку, еще раз, ради бога, прошу извинить.

– Ничего страшного, отца зовут Фирдавси.

– Федор что ли по-нашему?

Муста промолчал.

– А как же мне его звать? Небось, уж сто лет как в обед. Вон лысый уж совсем.

– Фирдавси Абуабдулло Боев, – ответил Муста.

Проскурина стала креститься.

– Господи, чего только на свете не бывает!

Муста смутился.

– Ну что теперь уже поделаешь! Абдула так Абдула, нам какое дело.

– Абуабдулло, – поправил Муста.

– Как вам нравится, а деньги попрошу вперед. Вы меня извините, ну так уж у меня заведено. Всякое в жизни бывает. Вам не понравится, а я буду хлопотать.

Муста достал дорогое портмоне из кожи, открыл и стал отсчитывать деньги.

Проскурина скривилась и мысленно ругала себя. Портмоне было битком набито деньгами. С такого можно было и больше спросить, не почувствовал бы.

Проницательный Муста, не говоря ни слова, вместо положенных ста рублей подал своднице двести.

Проскурина разомлела. Лицо хозяйки, как все равно после бани, сделалось мягким. Еще сто рублей сверху, и Проскурина, наверное, умерла бы от удовольствия.

Фирдавси нахмурил брови.

– Благодарю. Дело делаете, – брала Проскурина деньги, и словно отчитываясь перед стариком, зачем столько переплатили, подставляла ему под нос синенькие купюры по двадцать пять рублей и говорила:

– На счастье!

Идти смотреть невесту решили на следующий день. И в воскресенье – всех, кого нужно, больше шансов застать и что, как говорится, откладывать в долгий ящик.

Заранее договариваться с родителями девушки Проскурина не пошла. Во-первых, не принято, а главное, боялась раньше времени проговориться, что жених нерусский. Опасалась хитрая сводница спугнуть родителей невесты. Мало ли что можно за ночь – другую передумать. И неважно, красивая девка или такая, что только дома под одеялом держать.

– Колбасу порежь, – кричал Столов и просил переодеться в свежее белье. – Рубашку чистую дай.

И бедная Прасковья не знала, за что хвататься.

– Галку поднимай, – кричал Столов. И пусть схоронится, и чтобы не слышно!

С рубашкой для мужа и колбасой Прасковья бежала в комнату дочки. Столов – за женой и рубашкой.

С божьей помощью вроде бы собрались и пошли встречать сватов.

В халатах и тюбетейках выходцы из Таджикистана стояли молча, словно воды в рот набрали. Старик отец и трое сыновей: высокий, стройный Муста, худой, с желтым больным лицом Шавкат и самый младший, семнадцати лет, Зариф. Муста в отличие от братьев и отца был, как и вчера, в галстуке и костюме.

В качестве помощников с Таджиками были русские женщины в нарядных ярких платках и в длинных юбках. Румяная дородная Проскурина, как командир, впереди всех кружилась и махала батистовым надушенным платочком, все равно как красна девица. Деревенские в отличие от таджиков весело переглядывались и по-доброму посмеивались и подшучивали над всем вокруг и друг над другом, как бывает в русских деревнях на сватовстве.

– Это который зять? – тихо спрашивал Гаврила Прокопьевич у жены.

– Наверное, тот, что молодой.

– Да вроде ничего!

– Да они же все на одно лицо. Слава богу, хоть додумались баб взять, а то и по-русски, наверное, не понимают, – вздыхала Прасковья.