Литагент Нордмедиздат - Три любви Фёдора Бжостека, или Когда заказана любовь

Но вот колёса переставлены, маневрирование взад-вперёд закончилось и состав, набирая скорость, уже мчится по польской земле, которая, если посмотреть внимательным и опытным взглядом, всё-таки чем-то да отличается от земли, только что покинутой. У Фёдора отпуск, вернее, обоюдная по поводу его отсутствия договорённость с руководством на срок действия визы, а виза дана на тридцать календарных дней, которые он намерен посвятить Малгожате. Конечно, весь месяц просидеть в Устке он не собирается; непременно хочет посетить Краков, Торунь, Варшаву, и там, в столице, в Центральном архиве планирует поискать следы своего легендарного деда. Преданность и патриотизм, а так же гриф секретности, где имеющий под собой основания, а где надуманный, он с себя снимет, и будет свободно перемещаться по Польше, теперь уже стране Европейского содружества и – теоретически – вражеского для него, как полувоенного человека, блока НАТО, и наслаждаться женщиной, которая из памяти у него не выходит, как цифры, обозначающие ширину железнодорожной колеи, вбитые в его сознание на всю жизнь. Она успела глубоко запасть к нему в душу, несмотря на то, что знакомы они были всего каких-то пару дней и, вероятнее всего, не по этнической близости, про которую он мог только теоретизировать, а по зову сердца.

Встретились они на вокзале в городе Слупске, который являлся железнодорожной станцией, в объятья друг к другу не бросились, хотя были близки к этому, как-то неуклюже пожали один другому руки и с глупыми на лице улыбками стояли, не зная, что делать дальше. Потом вдруг сообразили, что дальше надо ехать домой. Вещей у Фёдора было с собой немного, в основном, подарки для Малгожаты и её детей, поэтому, чтобы наверстать упущенное время, быстро сели в машину и направились в сторону Устки. Двадцать километров по живописному шоссе и вот они уже на месте. Трёхэтажный дом, ухоженный, обвитый плющом, произвёл на Фёдора должное впечатление. Трёхкомнатная квартира на первом этаже, – что соответствует в России второму – Фёдору понравилась так же. Обилие фотографий, живописи, графики, дружеских шаржей на незнакомых людей, особенно в одной из комнат, бывшей как бы мастерской, создавали подобие галереи или ателье. На небольшом столике, покрытом вязаной салфеткой, стояли в раскрытом виде шахматы необычной формы, как выяснилось, это были шахматы гексагональные – изобретение польского инженера Глинского – Фёдор видел такие в первый раз. Над столиком висел, как оказалось, диплом, удостоверяющий, что Гжегож Юхневич – так звали сына Малгожаты – награждён сим дипломом за второе место в воеводском первенстве. Правда, сам Гжегож в данный момент отсутствовал. А знакомство с квартирой и её интерьером, тем временем, продолжалось. На кухне Фёдора поразила специальная деревянная подставка для ножей в виде лысой мужской головы, в которую они и были воткнуты. Хороший повод посмеяться над фантазией конструктора, да и над мужской половиной человечества вообще. Малгожата объяснила, что мужскую голову купила после того, как они разошлись с мужем, в отместку за совместно прожитые годы и за последовавшее за этим предательство. Фёдор пошутил, что он лично, зная о коварстве любимой женщины, свою, можно сказать, кровную голову, подставлять под ножи не стал бы, уж лучше гильотина. Она, смеясь, ответила, что ему это не грозит, потому что она твёрдо поверила в его порядочность и искренние чувства к ней, и что для неё будет большой трагедией разочароваться в этом. Он как-то сразу сделался серьёзным и хотел ей что-то ответить, что-нибудь в этом же роде, но слов не нашёл. Он ведь тоже не хотел разочарования и расценил эти её слова как признание в зародившейся – теперь это уже твёрдо можно было сказать – обоюдной любви. Любви поздней, но зато не безрассудной, не сумасшедшей, а осмысленной, если это слово вообще могло являться эквивалентом чувств. А в их случае таким эквивалентом могли быть только взаимопонимание, доверие и обоюдная забота. И ещё тепло сердец, душ и тела. Они трепетно искали точки соприкосновения друг с другом, которые доставляли удовольствие и давали покой и надёжную защиту обоим. Они старались успеть одарить взаимно один другого тем запоздалым, но ещё возможным, естественным и прекрасным, что во все времена и эпохи творило, развивало и продвигало мир. Их единство напоминало чем-то первозданную, возможно, даже библейскую идиллию, когда Адам и Ева, наверно, очень любившие друг друга, но не умеющие это выразить словами в силу отсутствия ещё на Земле языка, подтверждали свои чувства глазами, телами, жестами, дыханием. Малгожата от умиления даже расчувствовалась, у неё по щекам текли слёзы – просто так, текли и всё, и ничего с этим нельзя было поделать. Горячее дыхание и капли тёплой влаги орошали плечо Фёдора и он, ни о чём не спрашивая и не дожидаясь никаких ответов, так же, как и она, молчал и в этом молчании было как бы слияние их душевных порывов и помыслов, при котором ни одна частичка тела, ни одна мысль, ни одно намерение, появись оно сейчас, не вступило бы в противоречие друг с другом. Он ощущал блаженную усладу, умиротворение, покой, которые может создать только склонившаяся на плечо любящая женщина.