Игорь Терехов - Пригородный поезд. Короткая и сверхкороткая проза

Продавец не возмущается, ни Боже мой. Он ведь свой парень. Сегодня он меня подогрел, завтра я его. Сегодня я беру у него «Слезы Мичурина», завтра он ко мне в мастерскую заглянет чего-нибудь исправить. И я ему быстро сделаю, от и до сделаю, не фраер же, свой пацан. Продавец это отлично понимает и молча высыпает картошечку обратно в ящик. «Потому и не предлагал, – говорит. – Знал, что не подойдет. Не фраер же, своим ребятам фуфло толкать!»

Вот, собственно, и весь сон. Ничего особенного. Нормальный средний сон: ни убийств, ни погонь, ни любовных баталий. Отчего же проснулся я в поту и в слезах? И, как ни старался, не смог больше заснуть. До утра простоял у окна, вглядываясь в глухую темень ноябрьской ночи. Что же так разволновало меня?

Говорят, сны – отражения нашей дневной жизни. Но у меня нет друзей, побывавших за колючей проволокой. И не потому, что выбираю по анкетам, просто никому из них пока не доводилось… Публиковаться в толстых журналах публиковались, книги выпускали, фильмы даже снимали, в подлодках горели, из осажденных городов выходили, в конторах ежедневно с девяти до восемнадцати просиживали, а КПЗ, передачи, зоны – это всё, извините, из городского фольклора.

Теперь насчёт спиртного. В обществе борьбы за трезвость, – было такое! – никогда не состоял. Хотя бы из уважения к древнему труду виноделов. Но печально знаменитые плодово-ягодные красители всегда обходил стороной, предпочитал красные сухие вина и хороший коньячок.

Нет, не это напугало меня во сне: не друзья, не тёмное братство овощного магазина, не пыльные «фаустпатроны» с сургучными головками. Что-то другое зацепило…

Может быть, воспоминание о маме? Я ей, действительно, не помог в этом году купить картошку на зиму. Вспоминал, загорался, звонил, а потом без особых угрызений совести забывал: дела. Мама молчала, понимала, что занят, и сама таскала с базара тяжелые авоськи с картошкой. Однако сколько раз я подводил её и сколько раз после этого спокойно спал?

И не отсутствие же денег, чёрт побери, так разволновало меня. Продавец в лавке был свой парень, наверняка отпустил бы в долг. Тем не менее, как раз из-за денег, вернее, из-за нехватки их ужаснулся я во сне. Проклятье безденежья пронеслось надо мною, как тень рабства. Вот оно, слово! Наконец-то найдено! Именно вековое российское рабство так явственно ощутил я во сне!

Где бы ты ни работал, чтобы не делал, из каких фондов материального поощрения не поощрялся бы, проклятье былого рабства будет висеть над тобою. И с ним ничего не поделаешь. Можно только вытравливать его из себя по капле, как советовал Антон Палыч.

А холодной беззвездной ночью рабство снова будет вливаться в тебя. Стаканами, из того самого «фаустпатрона» с сургучной печатью. Поскольку сны действительно отражают нашу дневную жизнь.

КАК НЕГР НА АРБАТЕ

Ты уже взрослый мальчик. Тебе платят за слова в дензнаках другой страны. Ты иногда шутишь: наше слово ценится не на вес золота, а на шелест доллара. Тебя читают горожане и не очень привечают градоначальники. Зимой ты ходишь в простой солдатской ушанке, на западный манер. «Это круто!», – говорит дочка. «Совсем как негр на Арбате», – говорит художник Г. «Ты позиционируешь себя слишком независимым для этого города», – говорит Флора. А ты только улыбаешься им в ответ.

Перед Новым годом тебя останавливают на главной улице двое милицейских. Ты совершенно трезв, но не можешь понять, чего хочет от тебя прислуга порядка. Автографа? Визитную карточку? Или разрешения позвонить по твоему мобильнику своему начальству?

Они вертят в руках твое служебное удостоверение, по десятому разу перечитывая слова «агентство» и «собственный корреспондент». Кажется, что только эти три слова удерживают их от намерения дать тебе в торец или положить фейсом на асфальт.

– Что-то не так, уважаемые? – совершенно спокойно спрашиваешь ты.

– Всё не так, – говорит один.

– Усиленный вариант несения службы, – говорит второй.

– Проверка паспортного режима, – поправляет его первый.

– Нет, все-таки усиленный вариант… – настаивает второй.

Они начинают спорить между собой, приводя в качестве аргументов прозвучавшие в эфире тексты новостных сообщений.

– Офицеры, всё, что вы знаете о жизни, вы знаете из моих писаний, – говоришь ты, и тут же поправляешься, – Моих, или моих корреспондентов!

– Мы – не офицеры! – гордо говорит один, – Я – сержант!

– А я – старший сержант! – заявляет второй, – И я ничего не читаю!