Сергей Синякин - Фантастическая проза. Том 3. Поезд в один конец

© ГБУК «Издатель», 2013

© Синякин С. Н., 2013

Когда ушли гости, Гоша Минин не помнил.

Сам он открыл глаза около одиннадцати и обнаружил, что лежит на продавленном диване и накрыт старым плащом, источавшим запах пыли. Рядом лежала куча какой-то одежды. Кажется, даже что-то женское валялось. Мастерская напоминала поле боя, с которого еще не убрали подбитые и сгоревшие танки. Гоша сел на диване, с ненавистью разглядывая пустые бутылки и остатки пиршества. Все это предстояло убирать. А кто еще будет убираться в его собственной мастерской? Хотелось пить. И не только.

Страшно было представить, что небольшая компания оказалась способна выпить такое количество спиртного. Гоша насчитал три бутылки из-под коньяка, две из-под водки и пять из-под шампанского. И это не считая пива!

Он встал, чувствуя, как дрожат ноги. Да что ноги! Все тело дрожало и желало немедленно поправить здоровье. Гоша подошел к столу и с досадой убедился в том, что все бутылки пусты. Он едва не застонал от отчаяния. Деньги еще оставались, но ведь это идти надо было! На стене висела одна из его любимых картин «Печальный натюрморт». Натюрморт изображал початую бутылку молдавского коньяка, раскрытую и поломанную на неровные кусочки плитку шоколада и несколько яблок с бананами в широкой вазе. Картина была написана так, что зрителю сразу становилось ясным — хозяин к столу не придет. Гоша постоял, тупо разглядывая картину. Голова раскалывалась. Уже не соображая, что он делает, Гоша протянул руку к картине, взял из нее бутылку коньяку, подумав, выбрал самое румяное яблоко и вернулся к столу. Коньяк пряно обжег внутренности. Неприятный привкус во рту пропал. Голова, правда, еще болела, но это казалось временным явлением, Гоша уже чувствовал, как с каждым глотком к нему приходит желание жить заново. Бросить свою пошлую и пакостную жизнь и начать все заново. Он выпил еще, налил в пустой стакан и отправился к дивану, чувствуя, как стихает боль в затылке. Стало хорошо. Он сел на диван, задумчиво оглядывая мастерскую, словно прикидывал, с чего ему начать свою новую жизнь. Сделал еще один небольшой глоток, и тут до него дошло…

В два шага он оказался около картины.

Композиционная основа натюрморта — бутылка коньяка исчезла. Вместо плитки шоколада и яблока на картине белели пустые пятна. С ужасом и восторгом Гоша Минин разглядывал картину, отхлебывая из стакана коньяк, налитый из бутылки, нарисованной им самим. Он протянул руку, чтобы взять еще одно яблоко, но пальцы наткнулись на неровные мазки краски. Картина была написана маслом, с нее невозможно было что-то взять. Просто невозможно! Гоша вернулся к столу, оглядел бутылку. Коньяка в ней оказалось чуть больше половины, этикетка желтела тоже самая обычная, молдавский «Белый аист», а шоколад, наломанный прямо в серебряной фольге, оказался вполне привычным, изготовленным на кондитерской фабрике имени Бабаева. Гоша сел на стул, взял в руки яблоко, понюхал его. Яблоко тоже оказалось обычным — глянцевое, желто-красное, оно и пахло яблоком. Помнится, пришлось долго выбирать яблоки на базаре, чтоб они вписывались в задуманную цветовую гамму. Но сейчас… Он разрезал яблоко на несколько долек, сунул одну в рот. Обычное яблоко — сочное, сладковато-кислое, ничего особенного в нем не было.

На диване кто-то завозился.

Гоша обернулся. На диване, свесив голые стройные ножки, сидела смазливая девочка лет семнадцати, задорно курносая и с рыжей челкой.

— Привет, — хрипловатым со сна голосом сказало юное создание. — Выпить есть?

Девочка прошлепала босыми ногами по линолеуму, уселась рядом и плеснула в ближайший к ней пустой стакан коньяку. Она была без юбки, и узенькая полоска трусиков наводила на грешные мысли.

— Вообще-то ты жуткий свин, — сказала она. — Храпишь, как конь. На женщин внимания не обращаешь. Пьешь вот в одного.

— Ты кто? — Гоша вгляделся в ее тронутое конопушками лицо и не вспомнил.

— Здрасьте! — девочка залпом выпила. — А кто мне вчера весь вечер в любви объяснялся?

— Не помню, — искренне сказал Гоша. — Нет, серьезно, зовут тебя как?

— Викой, Викой меня зовут! — уже немного сердито сказала девочка. — Вот, блин, вчера руки целовал, портрет написать грозился, а сегодня и не помнишь ничего. Может, тебе память отшибло? Ты вчера лбом о шкаф так долбанулся, что дверца с петель слетела. Ты что, и в самом деле ничего не помнишь?