Елена Хисматулина - Белый, белый снег

Утром бешено заверещал будильник, одновременно с ним зазвонил телефон. Я вскочила, но сердце, казалось, вскочило еще раньше и испуганно металось внутри меня, спасаясь от дребезжащего будильника и телефона.

– Вы просили разбудить пораньше, но должна вам сообщить, что рейс задерживается по метеоусловиям. Разбудить вас за два часа до рейса?

– Нет, я уже вряд ли усну. Спасибо.

– Тогда спускайтесь на завтрак. Сегодня несколько горячих блюд на выбор, свежая выпечка, фрукты, – девушка была профессионально любезна.

– А рейс? Что там с метеоусловиями?

– Снегопад. Вы не смотрели в окно?

– Нет, сейчас посмотрю, спасибо…

За окном был не снегопад. За окном был сплошной снег, один только снег и ничего больше. В плотной дымке медленно двигались огни. Я поняла, что рядом проходит дорога, но ее направление только угадывалось. Машины с трудом продирались сквозь снежную пелену. Выбирать, видимо, не приходилось – в отличие от меня им просто надо было выполнять свою работу, даже в снегопад.

Спустилась на первый этаж. Кафе почти пустое – люди смирились с неизбежностью задержки рейсов и досыпали ровно столько, сколько могли позволить сегодня обстоятельства. Я налила кофе, добавила сливок, взяла теплый круассан и грушевое желе. Не везет мне, катастрофически не везет. Опаздываю почти на сутки, и никто не вернет мне этот безвозвратно пропавший день…

– Только однажды, очень много лет назад, я слышал о подобном снегопаде. Слышал и представил его себе настолько живо и явственно, будто наблюдал сам. Я и наблюдал его, только в своем воображении. Он был именно таким, как сегодня. Потом с годами мне стало казаться, что давние неясные впечатления объединяются с безудержной фантазией, чтобы восполнить свои пробелы, и надумывают нечто несуществующее, химерное, несотворимое. Оказывается, бывает такое наяву, – мужчина сидел вполоборота ко мне, говорил будто сам с собой, но что-то подсказывало, что я уже приглашена участвовать в беседе.

– Да, такое редко встречается. Но обычно крупным белым хлопьям нужен простор, чтобы кружиться, вьюжить, терять голову, опускаясь на землю. А этим тесно, настолько тесно, что они не расправляют свои юбки, манжеты и жабо. Обрушиваются сплошной стеной, и уже непонятно, где земля и где небо.

– Вы хорошо сказали: им «тесно». Правильно и образно. Им тесно. Хм, молодец! – мужчина повернулся лицом и еще некоторое время пробовал на вкус это «тесно», одновременно разглядывая меня. – Вы надолго опаздываете?

– Кажется, на всю жизнь. Я опаздываю со вчерашнего дня из Екатеринбурга. Еще до ночи я должна была увидеть Рим. Потом надеялась улететь сегодня. Но, похоже, и вторые сутки пройдут в ожидании.

– Но вы никогда не увидели бы такого, если бы успели улететь вчера. Цените сотворенное для вас чудо.

– Вы говорите так странно, будто только для меня оно творится.

– Так и есть. Смотрите, никого, кроме нас. Все спят и ничего не видят. Я уже стар, ради меня не стоит играть таких спектаклей, да и был в моей жизни однажды снегопад… А вы молоды, и вам обязательно надо было когда-нибудь встретиться с ним.

Я подумала, что мужчина действительно стар, по-старчески многословен и нетороплив. Он может позволить себе эту вынужденную остановку. Он уже никуда не торопится. А у меня все по-другому. Я не могу оставаться здесь долго. У меня всего восемь дней и восемь ночей. Теперь и того меньше.

Настроение стало портиться. Мне не хотелось больше поддерживать беседу. Ее размеренное течение сбивало темп моей жизни. Мы существуем с ним на разных скоростях. Он наблюдает снегопад и замечает в нем сотни движений, а мне видится только снег, снег и снег. И только из-за того, что сейчас я бессильна, что не могу ничего поделать с обстоятельствами, я готова сбросить скорость совсем до нуля. Но тогда уже до нуля, и, как собака в ожидании хозяина, сидеть у двери. Сидеть и ждать, когда же выпадет весь этот снег. А потом все – взмыть в воздух сразу, с короткого разбега. И даже на него у меня нет времени. Мне надо лететь. Лететь сегодня, сейчас. Я так хочу в Рим!

– Вы устали от пустых разговоров. Если позволите, я расскажу вам одну давнюю историю…

Мне неудобно было прервать его, как неудобно было и слушать. Он отвлекал меня от действительности, запеленговывал ту волну, на которой я мысленно телеграфировала свое единственное жгучее желание – лететь. Если бы не его возраст, пожалуй, я не была бы столь терпимой. Но этот его возраст не позволял мне наглухо закрыться, уйти в себя и свои мысли. Без особого желания слушать и слышать я просто вдвинулась поглубже в кресло и приготовилась пережидать…