Владимир Бреднев: Крик-пуля на мехеленского рябчика. Рассказы весёлые и не очень

Я зову Петровича. В ответ по воде прилетает тихое шипение.

– Да не ори ты! И так рыба всего боится.

На что Тальяныч откуда-то из дебрей громогласно заявляет, что нечего тут сторожиться, просто время ещё не пришло, оно буквально на подходе, и вот тогда только держись.

Мы просидели ещё сколько-то. Я полагаю, не меньше полутора часов, но время так и не подходило. Карп отказывался брать насадку. Даже мелочь, шлёпающая и чавкающая по камышам, не зарилась.

Тем временем, с Кунашакского берега донеслись первые рычащие звуки далёкой грозы. Я, если честно, побаиваюсь грозу и никогда не остаюсь на воде.

– Дождь будет, а грозы нет. Она уйдет в сторону, – заверил Тальяныч.

От безделья захотелось есть. Я полез в туесок. Петрович всё перепутал. Бутерброды с ветчиной и сыром были в его сумке, а варёные яйца, творог и батон в моей. Я сообщил об этом Василию Петровичу, но в ответ услышал:

– Да и чёрт с ним, ешь. Только сюда не суйся. Меня карп обложил, вот-вот прикорм сожрёт и брать станет.

Вокруг меня тоже трепыхались камыши, тоже хотелось верить, что карп и меня обложил.

Я нехотя съел белок от яйца, запил это крепким кофе, а из творога, желтка и кусочка батона накатал катыш, поднял удочку и насадил этот шедевр кулинарного искусства на крючок.

Пришлось доставать плащ, потому что с неба посыпалась морось. Гроза, действительно, прошла стороной, а кусок тучи припёрся к озеру. Я не видел, как нырнул поплавок и не сразу понял, что удилище готово выпасть из лодки не по моей вине. Каждый рыбак знает, какое чувство охватывает человека, долго ждущего поклёвки и обнаруживающего, что крючок проглотила не какая-то мелочь, а солидная рыбина.

Отпускать катушку было некуда. Лесом стоял камыш. Но и провернуть её не удавалось. У ближайшей стенки из-под воды поднимались пузыри, чёрная муть, и серые кусочки погнившей растительности. Зажав в коленях поставленное вертикально удилище, я трясущимися руками разбирал подсак. Дурная привычка – до первой поклёвки снасть не трогать.

Каждому знакомы эти секунды: зажимы не отвинчиваются, телескопическая ручка не выдвигается, сетка цепляется за всё, за что можно зацепиться. А тот, кто сидит на крючке, методично тянет удилище и всё ближе и ближе подбирается к камышу. Там его спасение, там он уйдет точно. Оставляю сак, пытаюсь провернуть катушку. Она поддается. Леска выбирается из воды, показывается поплавок.

Стоит ли считать эти минуты? Всё заканчивается благополучно: леска выдерживает, сак расправляется, а чёрный карп сдается и вваливается в сачок сам. В лодку я втаскиваю его двумя руками. Не могу сразу отцепить крючок, руки трясутся.

Рыбина посажена в матерчатый садок за борт лодки. Весу примерно около пяти килограммов. Перевожу дыхание, успокаиваюсь. Мну желток, творог и батон, чтобы насадить на крючок.

Дождик продолжает моросить, уходит духота. То тут, то там в камышах слышатся солидные шлепки.

Слышно, как чертыхается Петрович.

А я на новую насадку выволакиваю следующего красавца.

И вновь жду поклёвки. Замечаю, как шевелится поплавок второй удочки, на которой насажена кукуруза. Он медленно, нехотя уходит под воду. И больше не показывается на свет божий. Следует мощнейший рывок, удилище вершинкой хлещет по воде, и я слышу звон оторвавшейся под душкой лесоукладывателя мононити. Пока готовлю снаряжение, приходится ещё раз сразиться с небольшим карпиком.

Рыбалка мне нравится. Не обманул Тальяныч. И сам, поди, уж наворотил.

Дождь и карповая вакханалия продолжались до обеда. А потом всё стихло.

Я позвал Петровича. И мы с ним выплыли на берег. В березовом лесу пахло грибами. Петрович вытащил садок и, улыбаясь, показал мне. В садке тяжело переваливались два карпёнка, килограмма по полтора каждый. Я сощурился и приподнял свой садок, который от земли не отрывался.

Тут появился Тальяныч.

– Кто браконьеры, так это вы, – весело проговорил он, – Природу беречь надо.

Он достал из кармана фотоаппарат, протянул мне, а сам, раскрыв мой садок, взял двух карпов побольше.

На фоне лодок, удочек и леса мы сделали несколько снимков, на которых Тальяныч держал карпов за жабры, за брюхо, присел над внушительным уловом, в общем, выглядел самым удачливым и счастливейшим рыбаком.

Мне пришлось сходить в деревню, забрать машину, преодолеть некоторое расстояние по полям и буеракам, чтобы благополучно загрузиться и следовать домой.

Уже в машине Тальяныч мечтательно проговорил: