Эдуард Севостьянов - Сто страниц бреда. Повести. Рассказы

Картина сменилась. Теперь он видел Мозг и бегущие с двух сторон разряды. Они вспыхивали огоньками сигарет, приближаясь к Центру, и вот-вот должны были встретиться и уничтожить Мозг. Теперь он понял, что – пора, и вскрыл… окном духоту комнаты. Внизу под ним была бездна…

…«Внутри что-то сломалось и образовалась Пустота. Со всех сторон Космос, и в глазах многих Безразличие. «Каждая душа – это закрытая дверь, я, как странник, стучу в эту дверь, и та, что откроется и примет меня, получит в сто крат, – говорил Господь. Я тоже как странник, стучал в двери их душ, но никто не открыл дверь и не сказал радостно: «Войди и согрейся, укройся от ветра и стужи. Мой дом – твой дом». Никто не принял меня полностью: ни те, что делили со мной постель, ни те, что ели мой хлеб, ни те, что бились со мной вместе. Их двери захлопнуты, и иногда мне кажется – за этими дверьми трупы. Господь, ты не примешь меня, но зимой на холодном ветру так долго не выдержит никто, поэтому прости, я замерзаю…»

…На полу образовалась маленькая лужица крови, постепенно разрастаясь, она приняла в свою утробу раскореженную оправу и остатки битого стекла очков.

Ветер сорвал последнюю одежду, и окоченевший труп покрылся инеем.

Р.S.

Не режьте вены – это самообман, что там кончается все. Жизнь интересна не только мертвым. Мерзни и учись наслаждаться этим. Открой свою дверь, ведь кто-то стучится, отвлекись от себя и прислушайся, не слышно ли стука… Нет, это просто деревья стучат в окна спящих домов с закрытыми на засов дверьми…

Не закрыли б ваши двери,

Может, вены были б целы…

Вначале ничего не было… то есть совсем ничего, как вечером после десяти, только сон.

По пустынной улице шел парень, наступая тяжелыми башмаками на траву битых бутылок. Одет он был несколько необычно. Куртка из кожи, черной, с длинными рукавами, но недостающая до пояса на добрых пятнадцать сантиметров, черный пуловер, голубые джинсы. И это летом, при плюс двадцати пяти!

Он надвигался подобно ветру, порывисто, казалось, он не идет, а играет со своей тенью.

Глаза закрывали темные очки, а на шее болтался какой-то клык. Тяжелый подбородок оброс трехдневной щетиной. Черные вьющиеся волосы падали на плечи. Рот чуть приоткрыт, в уголке губ торчит сигарета.

Он остановился, прервав свою игру с тенью, выплюнул окурок, а тот ударился о землю, раскинув созвездие искр. Я мог его видеть, но расстояние было достаточно велико. Но каждую ночь он приближался, и вот однажды…

Был солнечный июльский день. Я сидел, как всегда, во дворе дома на скамейке, потягивая портвейн из нагретой солнцем бутылки. Вдруг что-то изменилось так внезапно, что нельзя было сказать, что именно, но небо словно вздрогнуло, зашевелилось голубым одеялом над головой… и тут я заметил, что вдалеке бежит человек, вернее, не бежит, а… ну, словно его ветром несет. Ближе, ближе, ближе, и уже можно рассмотреть голубые джинсы, укороченную кожаную куртку. «клык» на шее. Слышно, как хрустит под ногами трава бутылочного стекла, и самое странное – он, как и во сне, создавал впечатление надвигающегося Чего-то.

На этот раз он подошел вплотную и сказал:

– Лизард, – и протянул руку. Рука оказалась крепкой, но не мозолистой, как у отца. Мне тоже захотелось назваться, но он перебил меня:

– Ты знаешь, мир – он как женщина. Надо его полюбить и доказать свою Любовь. Тогда он тоже полюбит тебя…

Возникла пауза, во время которой Лизард вытащил сигарету, размял ее, прикурил, жадно втягивая дым. Потом взял мой портвейн и сделал добрый глоток, настолько добрый, что бутылка подмигнула мне своим донышком.

– А еще я думаю, тебе стоит побродить со мной – после этой фразы, он допил остаток и вернул мне бутылку.

– Ну, что сидим, пойдем…

Все вокруг изменилось. Мир, казалось, затихший, вдруг обрушился, словно волна, на барабанные перепонки всей тяжестью своих децибел. В мозгу стали шуршать перфоленты образов, рождая самые немыслимые сочетания, а Лизард шел вперед под скалистые уступы высоток.

– Эй, ты что? Заснул, что ли? – Лизард остановился и ждал меня шагах в двадцати.

Я сглотнул и попробовал что-то сказать, но из горла вырвался хрип.