Саша Лонго - Мать своей дочери

Я также отчетливо помню время, когда у дочери начал формироваться характер. Сначала все было первозданно просто. Заболел животик ─ плачет, захотела есть ─ орет, поворачивает голову в ту сторону, откуда обычно ей подают сосок, и открывает рот, захотела спать ─ похныкивает, пока не окажется на руках, где, сладко посапывая, умилительно складывая губы, проваливается в сон. Но после шести месяцев все усложняется. Усложняется сама Сашка. Теперь она хочет быть только на руках у мамы. К папе идет по настроению. А если что-то привлекло ее внимание, ничто не способно отвлечь ее от цели, перебить первородного желания познать. Ничто и никто. Она странно ползала. Садилась на попу и, перебирая ягодичками, передвигалась вперед и только вперед. Она могла смешно клевать носом в коленки, когда скорость была слишком медленной или желание обладать предметом ─ слишком большим. Но все это ерунда по сравнению с азартом узнать, потрогать, осязать пальчиками, потащить в рот и попробовать на зуб. И какими же противными могут быть эти взрослые, которые в самый последний момент захвата какой-нибудь блестящей штуки вдруг не позволяют ее выхлопотать у мира и убирают с глаз долой. С Сашкой эти номера не проходили. Ей непременно нужно было заполучить то, что она хочет, пусть даже не в том объеме, но во что бы то ни стало заполучить. Этот восторг обладания, называемый вожделением, намертво зафиксировался в ее характере. Из младенческого целеполагания, которое проявляется у всех детей в определенном возрасте, оно переросло в важную черту характера.

Мое внимание концентрируется на очередной странице:

«Любимые забавы в возрасте двенадцати месяцев: люблю смотреть ярко иллюстрированные, красочные книжки. Люблю открывать все, что открывается. Мамина косметичка ─ вот где можно разгуляться! Люблю разбирать игрушки. А вообще, по словам мамы, во всем оправдываю японскую пословицу: „Расскажи мне, и я забуду. Покажи мне, и я запомню. Дай мне сделать самому, и Я ПОЙМУ“».

Так странно, Сашка потом увлеклась культурой Страны восходящего солнца, стала поклонницей аниме и манги. В подростковом возрасте мечтала быть художницей-мангакой. И сейчас я вижу в этом какой-то знак. Мне снова становится торжественно и грустно. И уже сквозь слезу, туманившую взгляд, читаю последнюю страницу альбома, где красной пастой, как кровью, каллиграфическим почерком выписаны первые слова моей дочери:

«Баба, мама, вава, кака (кстати, любимое слово!) , чай, дерево (произносила, как де-е-во) , колечко (говорила „калека“) , алле (то бишь на связи) ».

Я захлопываю альбом и пытаюсь понять, что я чувствую. А потом понять, что должна чувствовать мама, которая переживает синдром опустевшего гнезда. Я отрываюсь от своих мыслей и на сегодня отпускаю ситуацию. От-пус-ка-ю… Начинаю вяло перебирать варианты заполнения сегодняшнего вечера: можно сходить в кино, можно встретиться с подругой, можно просто погулять в соседнем сквере. Ловлю себя на мысли, что ни один из них не возбуждает во мне здорового аппетита. А что я хочу? Пустота. Синдром опустевшего гнезда…

Раздается телефонный звонок. На бликующем дисплее айфона появляется надпись «Марго» и рядом с именем слово «мама». Как будто я могу забыть об этом хотя бы на минуту. Маргарита родила меня рано. В семнадцать лет. И не была старородящей. Это очевидно. Поэтому, несмотря на мою персональную взрослость, ей не так много лет, как может показаться. Может быть, именно поэтому она была естественней и проще меня. Как мать, разумеется. Она всегда как сумасшедшая делала карьеру. Мой обожаемый отец прожил с ней всю жизнь. Думаю, непростую жизнь. Маргарита была и остается командиршей ─ властной, харизматичной, шумной… Ее всегда много, и, даже не успевая открыть рот, она заполняет собой все пространство. В качестве жены она, по-моему, была абсолютно бесполезна. Знаменитая фраза «Дети, кухня, церковь», которая предопределяет основополагающие занятия для «правильной» женщины, была в неполной мере реализована ею только в рождении одного ребенка, то есть меня.

─ Здравствуй, мама!

─ Что это ты так долго трубку не берешь? ─ голос Марго звучит подозрительно. ─ Хандришь?

Я не успеваю за потоком ее сознания. Я никогда не умела это делать.

─ Ох, Динка, опять, небось, глаза на мокром месте?..

Я оставляю этот вопрос без внимания. Поскольку звучит он как риторический. Я очень хорошо улавливаю интонации Марго, когда она звонит, как будто беспокоясь о тебе, но на самом деле для того, чтобы пообщаться сама с собой.