Владимир Рунов - Особняк на Соборной

– Обед весь здесь!.. На графа и двух баронов… Племянник вчера из Алжира приехал, тоже работает с нами…

Стиснув раскалывающуюся от боли голову и ощупывая щетину на месте грубо содранных бороды и усов он надеялся, что генерал Кусонский поднимет тревогу по поводу его исчезновения. Конверт ведь лежал на видном месте, а два часа давно прошли. «Неужели Павел Алексеевич забыл это сделать?» – мучительно думал Миллер, заключенный в ржавую металлическую коробку, за которой грохотали серые балтийские волны.

Но Кусонский ничего не забыл. Он даже раньше проявил беспокойство по поводу внезапного ухода Миллера. Но вместо того, чтобы обратиться в полицию, попытался разыскать Скоблина. Время было упущено и этого хватило, чтобы вывезти несчастного с территории Франции.

Расслабленные ожиданием политических перемен, будничными хлопотами в поисках хлеба насущного, эмигранты и не подозревая об этом, столкнулись с высокой организованностью советского разведывательного механизма, энергичным коварством его лидеров, исполнительским мастерством рядовых сотрудников, подпитанными щедрым финансированием. Действия генерала Кусонского убедительно это подтвердили. Пока он топтался возле дверей квартиры Скоблиных, сам злодей уже был на пути в Испанию. Его предупредили, что «ровсовцы» располагают запиской Миллера, но хотят сами «разобраться» с изменником. Скоблин тут же исчез, не сказав ни слова Плевицкой… Она бродила по Парижу, безотчетно заглядывая в зеркальные витрины магазинов, рассматривая собственное отражение. Из стекол на нее глядела старая приземистая женщина с одутловатым, нездоровым лицом, беззвучно и беспрерывно плачущая.

– Мадам! Я могу чем-то помочь? – участливо спрашивал таксист, везший ее в Сен-Клу.

– Мерси! Ничего не надо… – еле слышно шептала Плевицкая, всхлипывая и глотая слезы.

Она колесила от Булонского леса до Монмартра. Расплачиваясь, отдавала шоферам сумочку, и те сами отсчитывали франки, полагая, что дама не в себе. Наверное, так и было. Ее мысли заполняло одно – куда делся Николай, где ее единственный и драгоценный Николай? Нет, он не мог ее бросить! Не мог! Ночь Плевицкая просидела в зале ожидания вокзала Сен-Лазар, а утром неожиданно пришла в Галлипалийское собрание. Первым, кого встретила, был капитан Григуль, адъютант Скоблина.

– Надежда Васильевна! – ахнул он. – Куда вы запропастились? Вас же ищут… Перевернули весь Париж, – обескураженный Григуль не знал, как себя вести – то ли звать полицию, то ли рассказать Плевицкой, что муж причастен к исчезновению Миллера. Он усадил ее в таксомотор, довез до дому и из ближайшего автомата позвонил в полицейский участок – за сведение о местонахождении певицы уже была озвучена премия – десять тысяч франков. Сумма не очень значительная, но бывший капитан Григуль был человеком нуждающимся – жена постоянно болеет, две дочки в загородном пансионате… Деньги оказались как нельзя кстати…

Скоблин же, переждав ночь похищения в одном из рыбных пакгаузов, утром летел в Барселону на оплаченном Шпигельгласом частном самолетике. Там его встретил Александр Орлов, резидент НКВД в Испании. Они по-дружески обнялись, посидели в кафе, хотя в девятнадцатом году вполне могли пристрелить друг друга. Орлов (правда, тогда Лев Лазаревич Никольский, а еще раньше – от папы и мамы – Лейба Фельбинг) противостоял Добровольческой армии в составе Особого отдела двенадцатой армии красных. Ключевой агент Шпигельгласа, он активно работает в Центральной Европе, хорошо владеет ситуацией, особенно в отношении РОВСа, но задание конкретно по Скоблину заставляет его впасть в сложные размышления, тем более что в самой России сталинская «молотилка» уже перемолола многих его сослуживцев. Поручение простое – разместить Скоблина на конспиративной квартире, но (Шпигельглас особо подчеркнул) непременно неподалеку от порта.

В те дни Барселона становится очень опасным местом. В Испании пылает гражданская война. Со всяким рассветом над городом идут жестокие воздушные бои. Советские летчики-добровольцы с трудом отгоняют от причалов германские бомбардировщики, рвущиеся к порту, где по ночам высаживаются интернациональные бригады, разгружается вооружение, боеприпасы, продовольствие, медикаменты для сражающейся республики. Разведка интернационалистов знала, что к налету на барселонский порт готовится легион «Кондор» и поведет его лично Хуго Шперле, будущий фельдмаршал «Люфтваффе», здоровенный детина с «пивным» лицом и неизменным моноклем в глазу. Кстати, это был тот самый Шперле, который осваивал прицельное бомбометание с пикированием в СССР, на секретной авиабазе в Липецке, недалече от Москвы. Первой жертвой своего убийственного мастерства Шперле сделал крохотный городок басков Гернику, где под фашистскими бомбами сразу погибла треть населения. Пабло Пикассо, потрясенный трагедией Герники, за сутки написал тогда самую пронзительную свою картину. Но отчаяние великого художника никого не остановило – впереди были более страшные руины Барселоны, Бирмингема, Лондона, Минска, Сталинграда, Дрездена, Берлина, города и люди превращенные в обугленный и окровавленный щебень…