Галина Асташина - Авантюристка. Или Большие тайны маленькой компании

На следующий день, после завтрака, Марина заказала разговор c Москвой. Одиночество и безделье стали давить, мысли постоянно возвращались к московским проблемам, хотелось поболтать с друзьями.

Первый звонок – к самому близкому другу. Но у Павла к телефону так никто и не подошел. У Игоря было «занято», а Кира не было дома – трубку сняла его мама.

– Ольга Ивановна, здравствуйте. Это Марина, я из Юрмалы звоню. Простите, что побеспокоила вас.

– Мариночка! К чему такие церемонии, я так рада тебя слышать, почему ты не звонила? Как ты отдыхаешь, как погода? А Кирюши нет – он куда-то умчался с Игорьком. Что ему передать?

– Я прилетаю в пятницу, вечером ему позвоню. Мы собрались к Игорю в гости. Именно в пятницу. Так что я с корабля на бал. Кир обещал меня встретить, передайте ему, Ольга Ивановна, что меня встречать не надо: отец вышлет за мной машину. Я сама Кириллу позвоню. Хорошо?

– Конечно, дорогая, конечно. Как здоровье папы?

– Спасибо, все в порядке. А вы как?

– Это все потом, обещай, что после отдыха ты непременно ко мне заедешь. Я очень хочу тебя видеть, и мне с тобой поговорить надо. Буду тебя ждать, приезжай, деточка, скорее.

Марина повесила трубку, губы у нее предательски задрожали: ее давно уже никто не называл «деточкой» и «дорогой». Сердце защемило от жалости к себе. «Мамочка, милая моя мамочка…», – она уткнулась в подушку и расплакалась.

В соседнем номере тихо играла музыка, что-то очень легкое, какой-то старинный вальс или полонез; в коридоре, недалеко от ее двери, кто-то разговаривал, и, не прислушиваясь, можно было понять, что говорящие обсуждали погоду. Грустные мысли постепенно рассеивались; cолнце согревало душу. Марина решила съездить в Ригу, купить всем знакомым сувениры и начала одеваться.

На столике, около телефона, лежал томик стихов любимого поэта. Захотелось, как в детстве, погадать—подсмотреть, что там, в будущем. Поэма Пастернака, которую она открыла наугад, была чересчур громоздка, сложна и напомнила ей здания-новоделы, со всякими бесполезными архитектурными излишествами. Поэма оставила ее абсолютно равнодушной. Захлопнув книгу, Марина вновь ее открыла – в глаза бросилось четверостишие:

«Нет.. что-то не то. Красиво, тревожно, но непонятно. «Как можно жалеть о том, что твой любимый человек не рядом – « мы не врозь!» —галиматья какая-то! В сущности, все гадания – чушь, и некоторые стихи тоже, – сказала она себе и отложила книгу. А эхом в душе отозвалось: «И пожалею, что я в Москве».

Открыв глаза, Таня долго и сосредоточенно изучала потолок, стены и обстановку квартиры. В голове шумело, горло саднило. «Мне только не хватает разболеться. Это я вчера под дождем простудилась: надо срочно покупать обувь, а то так и пойдет: дождь – простуда, простуда – опять дождь. Все упирается в деньги, а у меня осталась какая-то мелочь, какие-то крохи».

Диван, застеленный красивым импортным бельем, источал нежный запах горных трав или чего-то лесного. «Надо же, вот это сервис – высший класс!» Накануне еще, бегло осматривая квартиру, она поняла, что хозяева – люди с большим достатком. «Настоящий дворец! Мне бы такой: как красиво, дух захватывает! Интересно, сколько же здесь народу живет, в таких-то хоромах? Чистота какая, ни пылинки. Хозяйка, наверное, целый день с тряпкой ходит. Да… везет же некоторым. Правда, одним— лачуги, другим – вот такие квартиры».

Вспомнив шебутихинский барак, комнатенку, где она жила, Таня впервые с жалостью подумала о матери, которая никогда в жизни такой красоты не видела и вряд ли увидит: «Надо бы написать ей письмо. Хотя, нет, не стоит: рвать так рвать. Решилась так решилась. Да, о чем я ей писать буду? Ну, уехала, ну, не приехала. Ей-то что! Когда ей до меня было дело? Поплачет и успокоится, а потом наверняка забудет. Будто и не было меня. Для нее важнее мужик, а я – лишнее звено в ее жизни, нечто вроде балласта… Почему она меня вообще родила? Понять этого не могу! Без мужа… на что надеялась?»

Где-то в глубине квартиры тихо заиграла музыка. Таня прислушалась и попыталась подняться, в этот момент дверь в комнату осторожно приоткрыли. Игорь просунул голову и улыбнулся: «Привет, умирающим, как у нас сегодня дела? Как твое драгоценное здоровье?» Он вошел и не церемонясь, сел на чистое шелковое белье.