Галина Асташина - Авантюристка. Или Большие тайны маленькой компании

– Дочь, как ты там? Еще не устала отдыхать?

– Привет, пап, нет, не устала. Здесь так хорошо. Правда, море уже остывает. Ноги грею в песке, как ты велел. Чуть-чуть загорела —сам увидишь.

– Если хочешь, останься еще на пару недель. Я свяжусь с директором. Может, тебе деньги выслать, что-нибудь, наверное, приглядела в Риге?

– Спасибо, пап, ничего не надо, и деньги у меня еще есть. Я уже собираюсь домой, скоро же мамина годовщина. Ты собираешься со мной на кладбище?

– Посмотрим, как у меня сложатся дела. Заранее ничего не могу сказать. Я же человек подневольный. Значит, как договорились, в пятницу ты едешь в Ригу, потом самолет, плюс дорога, где-то к шести, к семи ты должна быть дома. Или даже раньше. Машину в аэропорт я за тобой пришлю. Если буду свободен, вместе поужинаем. Тебе тут кавалер названивал, сын Ольги Ивановны, как его там, забыл…

– Кирилл, – буркнула Марина, подумав: все ты, папа, прекрасно помнишь, хитрюга мой.

– Целую, дочка, до встречи. Если что срочное, звони после десяти на дачу.

В трубке щелкнуло, затем послышались необычные гудки, и мужской голос по-армейски четко спросил: «Марина Алексеевна, дежурный офицер связи майор Меркушин. Москва еще на проводе. Вас с кем-нибудь соединить? – «Спасибо, я попозже… буду звонить», – на одном дыхании прошептала Марина.

Знал бы этот офицер, как ей хотелось позвонить именно сейчас: услышать мягкий спокойный баритон… «Интересно, что он делает сейчас, вот в эту минуту? Может быть, он тоже думает обо мне? Нет, так не бывает… Может, все-таки набрать номер? – Нет, нельзя, не отсюда. Нельзя Илью подставлять. Здесь же все звонки фиксируются, все разговоры записываются. Ровно через сутки на столе у отца появится что-то вроде докладной записки: спецсанаторий, Юрмала, номер люкс, время, абонент звонил по такому-то номеру, кому принадлежит номер, сколько длился звонок и распечатанный текст разговора. Самое смешное, что я сама толком ничего не знаю об Илье – всего-то два раза встретились, а отец узнает все: мало того, что о нем самом, так и обо всех родственниках. К тому же очень оперативно, буквально через сутки».

Она представила лицо отца, монотонно читающего ей нудную лекцию об обязательной бдительности, «абсолютно необходимой в такое сложное время, учитывая международную обстановку, его должность и положение, также чрезвычайную ответственность», и все такое прочее о противниках соцсистемы, скрытых и явных, о том, что ей надо воздерживаться от ненужных знакомств и пустых встреч… и далее все в таком духе.

Ветер с моря проник в номер, игриво поиграл тюлевыми занавесками, перелистал, как будто хотел сразу прочесть открытую книгу, лежащую на маленьком журнальном столике, и успокоился. Марина сидела около телефона, смотрела на море и думала: «А ведь мне стыдно было сказать Илье, что отец работает в ЦК. Что-то меня остановило. Чего, собственно, я стесняюсь? Отцовской должности? Но отцов не выбирают… Конечно, он насквозь пропитан «коммунизмом», до тошноты, но ведь он серьезно в классиков марксизма верит, а про Ильича и говорить просто нечего, он для отца божество. Но в этом нет ничего удивительного: таких, как он, много, они были так воспитаны. «Бежать задрав штаны за комсомолом», посещать всякие ячейки, воззвания, диспуты, устраивать до хрипоты разборки классовых врагов, и все с юности… поэтому и свято верит во все эти «измы». А ведь это фанатизм чистой воды, но, с другой стороны, только фанатики и могут что-то менять… Я же понимаю и уважаю тех, кто в церковь ходит, и не смеюсь над ними …мама, например, всегда на ночь читала Евангелие, наверное, и в церковь ходила. Просто об этом молчала, так разве имею я право осуждать отца или сомневаться в его искренности? Он тот же служитель культа, только культа Идеи… И все-таки неужели я боюсь потерять Илью? Господи, если бы сейчас хоть на один миг увидеть маму, она бы мне все по полочкам разложила, подсказала. Интересно, понравился бы Илья ей, чтобы она о нем сказала? Наверняка внешне понравился: глаза, как у библейского пророка, на лице спокойствие, одухотворенность. Наверное, стихи пишет. Как он мне сказал? «Чтобы понять себя, войдите осенью в лес, послушайте деревья, помолчите, взгляните на небо и вспомните что-нибудь из самого раннего детства, и тогда душа очиститься.»

Думаю о нем каждый день, а это уже симптом. Симптом симпатии… вот такое словосочетание – она вспомнила чуть-чуть косолапую походку Ильи и улыбнулась.