Теперь Вы, уважаемый читатель, немного представляете себе обстановку в любом высшем военном училище МО СССР в начале-середине 70-х годов и сможете до конца оценить комизм происшедшего.
Наш 332 класс готовился к сдаче экзамена по иностранному языку. Зубрили правильные и не очень глаголы, времена, специфические выражения, пополняли свой словарный запас. Произношение особо никого не волновало, ибо все равно никто из нас не имел права общаться с иностранцами, о чем с будущих офицеров заблаговременно взяли подписку. Мы, технари, должны были хорошо знать специальные кораблестроительные термины и уметь делать сложные технические переводы. Понимая, что разговорная речь нам все равно никогда не пригодится, преподаватели нас особо не мучили, пытаясь выработать оксфордский или кембриджский прононс у абсолютно безнадежных в этом плане будущих инженеров. Вследствии вышеперечисленных причин большая часть курсантов с трудом изъяснялась на чудовищном английском, но зато делала прекрасные переводы сложнейших технических текстов. Командир нашей роты, капитан-лейтенант (в то время) Ефим Михайлович Булавкин, был молод, честолюбив, любил курсантов и старался всеми силами поддержать звание отличного подразделения. В сущности, как я теперь понимаю, тогда он был не намного старше нас. Ефим Михайлович часто заходил в каждый из трех классов своей роты, пытался настроить нас на отличную сдачу предмета, хотя, честно говоря, он больше мешал, чем оказывал помощь. В один из таких его заходов в наш класс к Булавкину подошел курсант, назовем его Сашей Петренко, и очень вежливо попросил разрешения обратиться.
Получив разрешение, Саша, глядя прямо в глаза комроты, проникновенно произнес:
– Товарищ командир! Вы меня и мои возможности хорошо знаете. Английский я сдать не смогу. Прошу Вашего разрешения не ходить на экзамен. Потом, спустя несколько дней как-нибудь сдам.
Ефим Михайлович, по всей вероятности уже мысленно включивший в свой скромный семейный бюджет надбавку за отличную роту, потерял дар речи. Наконец, обретя способность говорить, он кратко изложил курсанту все, что он думает о нем и о его способностях. Петренко чуть ли не плакал, но стоял на своем: экзамен он сдать не сможет, а посему не будет и пытаться.
Немного успокоившись, Булавкин вспомнил, что Саша при всех своих недостатках очень исполнительный и дисциплинированный курсант, и поступил до гениального просто:
– Курсант Петренко! Приказываю Вам прибыть на экзамен и сдать его!
Приказы в военной организации не обсуждаются, а выполняются, поэтому в ответ последовал молодцеватый ответ:
– Есть прибыть на экзамен и сдать его!
И чуть менее бодрым голосом: «Только я его все равно не сдам, товарищ капитан-лейтенант…»
Ефим Михайлович размышлял несколько минут, и озадачил Александра неожиданным вопросом:
– А один билет выучить сможешь?
– Смогу, но ведь их двадцать шесть!
– Это мои проблемы. Выбирай билет.
– Самый легкий – восьмой, но товарищ командир…
– Учи восьмой билет и ни о чем не думай!
– Товарищ командир, но помимо билета задают дополнительные вопросы, я на них не отвечу!
– Дополнительных вопросов не будет! Сдавать пойдешь седьмым по счету, возьмешь билет, который будет лежать сверху. Вопросы есть?
Вопросов не было. Булавкин удалился. Петренко совсем было упал духом, но тут на помощь пришли товарищи. Практически весь ответ на восьмой билет был изложен в транскрипции русскими буквами, Саша с воодушевлением взялся за работу и спустя два дня, к экзамену, довольно бойко мог его воспроизвести.
Наступил судный день. В класс запустили четверых курсантов, они взяли билеты, сели за парты готовиться, а остальных попросили подождать своей очереди в коридоре. Саша заметно нервничал, но держался молодцом: Ефим Михайлович заверил его, что все идет по плану. Наконец, первый сдавший экзамен курсант вышел. Пригласили следующего. Тот бодро постучал в двери и на чистейшем английском с рязанским акцентом произнес:
– Мей ай комин?
Получив разрешение, подошел к столу экзаменационной комиссии.
– Комрад инстрактор! Нейвал кадет Поляков! Мей ай тейк тикет?
Взяв билет, Женя внимательно прочитал его и огласил:
– Тикет намбр элевен.
Петренко был потрясен: эти фразы он не учил. Поискав глазами командира роты, Саша робко приблизился к Ефиму Михайловичу и тихо сказал:
– Товарищ командир! Все равно не сдам!
Последовала немая сцена из «Ревизора».
Читать дальше