Филипп Марков - Охотникъ. Исторический роман

Нет, война не погубила бы дело Артемьева, он готов был быстро перестроить производство для нужд армии, поставлял бы коней, провизию, да и в целом ввиду значительности накопленного капитала не пропал бы.

Главная проблема заключалась в том, что Бог за всю жизнь купца не подарил ему наследника всех его несметных богатств. Как он только не просил, даже будучи в деловой поездке в Москве, поклонился чудотворной иконе «Милующей» в известном на всю страну Зачатьевском монастыре, где со слезами на глазах коленопреклоненно молился Пресвятой Богородице о даровании сына или дочери.

Но пути Господни неисповедимы, наследник так и не появился, а супруга Ефрема Сергеевича, незабвенная Надежда Васильевна, почила в 1904 году, и его наследником должен был стать шалопутный племянник Георгий, сын старшего брата купца – Сергея Сергеевича Артемьева, погибшего в битве при Вафангоу в русско-японской войне в составе корпуса сибирских стрелков.

После смерти отца мальчику исполнилось одиннадцать лет, в то время он прилежно учился и подавал всяческие надежды. К четырнадцати годам его матушка, вдовствующая Агриппина Владимировна, вышла замуж за небогатого дворянина весьма сомнительной репутации. Отношения с пасынком у того не заладились, а вскоре Агриппина Владимировна родила новому мужу собственное дитя, и Георгий, по настоянию Ефрема Сергеевича, был передан ему же на воспитание. Но к двадцати одному году с Георгием было все труднее, он обладал тяжёлым норовом, острым языком, некоторым беспечным нахальством, а порою был и вовсе безрассуден.

Ефрем Сергеевич прилагал к воспитанию племянника все свои усилия: обучил его грамоте, языкам, различным наукам, стрельбе и фехтованию, а когда пришло время, он устроил Георгия на юридический факультет Императорского университета, в строительство которого в свое время, купец вложил собственных семьдесят тысяч рублей.

Все бы ничего, но своевольный племянник бросил учебу и ходил по питейным заведениям, волочился за девицами, а также увлекался азартными играми, что особенно выводило из себя Артемьева.

Ефрем Сергеевич списывал большинство его проказ на возраст и надеялся, что рано или поздно Георгий одумается, возьмет себя в руки и примет бразды правления оставленной маленькой купеческой империей. Но, кажется, Россия стояла на пороге весьма крупного военного конфликта, и предстоящая мобилизация ломала все многочисленные планы и надежды Артемьева на нерадивого племянника. Артемьев считал, что Георгию не место на войне, этот молодой человек был просто повесой, вырос в роскоши и не годился для полной лишений и риска военной службы. Купец не хотел, чтобы его будущий наследник вернулся калекой, да и с учетом судьбы его отца, он мог и вовсе не вернуться.

Артемьев не верил в короткую победоносную войну, о которой шли разговоры в обществе. Короткая, но позорная война уже произошла десять лет назад, а тогда, если ему не изменяла память, страна была полна такими же шапкозакидательскими настроениями, а результатом всей этой вакханалии стала революция, пошатнувшая, казавшееся незыблемым, самодержавие. Какого поворота судьбы ожидать от этой кампании, когда на кон ставились Босфор и Дарданеллы, Балканы и польские земли, в клубок были сплетены интересы крупнейших европейских держав, мог знать один лишь Всемогущий Господь.

Купец водил связи с высшими чинами Томской губернии: с самим губернатором Владимиром Николаевичем Дудинским, с вице-губернатором Загряжским, с прокурором окружного суда Дубряго, да и со многими другими знатными и важными людьми. Но обращаться с унизительной просьбой освобождения от призыва или хотя бы отсрочки от него для своего племянника у Ефрема Сергеевича не было никакого желания. Кроме того, всякая подобная просьба в обязательном порядке потребовала бы ответной услуги, а оставаться в долгу купец уж очень не любил.

Вместо этого Артемьеву пришла в голову авантюрная мысль дать двести рублей служащему воинской повинности присутствия. Об этом его помощник уже разговаривал сегодня с нужными людьми, и цена за исключение из призывных списков была названа именно такая. За эти деньги можно было приобрести пару лошадей, но для богатого купца и мецената они ровным счетом ничего не значили, зато освобождали его от унизительных прошений у властьимущих.

– Так и поступим! – сказал вслух Ефрем Сергеевич и, кивнув головой, смял желтый листок и бросил его в огонь, наблюдая за тем, как бумага сначала свернулась, а затем резко вспыхнула, исчезая в дымном пламени мраморного камина. Он взял в руки кочергу и подтолкнул догорающий листок под полено, плавно откинулся на спинку кресла-качалки. Один из назойливых кровопийц сел купцу на руку и тот, дождавшись пока комар решится отведать его крови, резким движением руки прихлопнул его. Кажется, гадкие твари оставили его в покое, так что он закрыл глаза и с облегчением от принятого решения медленно провалился в долгожданный сон.