Алиса Лисенкова - Выход из треугольника

Мы зашли в кафе «День и ночь». Ты говоришь, что боишься меня, я высказываюсь в том смысле, что ничего, я тоже боюсь, скажи, о чем гоняешь, может я развею твои страхи? И ты отвечаешь: «Нет». Ты звонишь к себе на соцквартиру и отпрашиваешься переночевать не дома, такие уж там у вас правила, точь-в-точь, как в ашраме – хочешь – пожалуйста, только поставь в известность наставника. Мы идем по холодной, темной, поблескивающей оранжевым мертвым светом Петроградке. «У тебя, – спрашиваю, – ВИЧа-то нет?»

«ВИИЧ еесть», – я ни разу в жизни не слышала, чтобы с таким достоинством и самоуважением говорили об этом диагнозе. Я не знала, что это из-за отрицания и подумала: «Да, продвинутый чувак».

Последователи Рудольфа Штайнера и те, кто знает, что такое антропософская медицина и следуют ей, смотрят на это заболевание как на особое благословение, считают, что в наше время его выбирают себе особые избранные души, которые приходят с тем, чтобы помочь этому миру, и к людям этим относиться нужно с большим уважением и благодарностью за то, что они взяли на себя ту карму, общечеловеческую карму, которая могла достаться любому. И когда ты спокойно ответил мне, даже скорее так, будто речь шла о каком-то достижении, я решила, что, наверное, ты в курсе насчет всего этого и мы пошли дальше.

Испугалась ли я? Да нет, скорее, нет, напряглась немного, это может быть, но у меня было столько других причин для напряжения, и все они были в тот момент для меня намного серьезнее.

Потом мы пришли ко мне, я сделала чай и села на пол, а тебе предложила место на диване. Весь наш разговор, суть которого теперь навсегда утрачена, запомнился мне как что-то пропитанное светом, вспоминая это, я снова и снова испытываю то переживание – как будто где-то в темной глубине моего сознания отыскался, наконец, источник света и тепла и неважно, о чем говорить, совсем не важно, в любом случае будет хорошо. А потом ты говоришь: «Хочу тебя поцеловать и мне от этого очень страшно». Я засмеялась и говорю: «Ну, позвони своему спонсору, подровняйся!» Я и сегодня могу сосредоточиться и прожить это снова: этот смех и ту шутку. Ты звонить не стал почему-то, чем, между прочим, дорогой, грубо нарушил рекомендации программы. Если трудно, чувства слишком яркие и угрожают эмоциональной трезвости, неважно приятные или нет, не стесняйся – звони спонсору, но ты решил лучше последовать 3-му принципу: «готовность к действию», а сделать это довольно трудно, потому что я – йогический практик и вокруг меня довольно сильное энергетическое поле, наработанное за долгие годы, которое с одной стороны притягивает, а с другой, его нужно преодолеть и довольно трудно сделать это как бы невзначай, потому что тебе для этого нужно слезть с дивана и пересечь комнату, а я все еще продолжаю смеяться. И ты, почему-то на четвереньках сперва, и мы целуем друг друга в первый раз и волшебство никуда не делось, оно только еще прекрасней стало и через вечность я вынырнула, нашла в себе силы вынырнуть из него, из волшебства и попросить тебя сходить за презервативами в ночной магазин.

Мне в голову не приходило, что ты убежишь без очков и телефона, себя не помня, заблудишься на незнакомой тебе совершенно Петроградке и, выйдя из магазина, даже примерно не будешь представлять, куда тебе теперь возвращаться. Поэтому, я спокойно разобрала диван, расстелила белье, одела нарядную комбинашку, которую ты потом, спустя 2 года во время ссоры изорвешь на мне в клочья, ну уж ладно, об этом позже, я зажгла свечу, ароматную палочку. Помолилась и сижу жду, как дура, а тебя нет и нет. Через полчаса у меня по чувствам было, в основном, недоумение, а потом ты каким-то чудом, положившись уже не на память, а на чутье, все-таки нашел меня и мы занялись любовью. Основное мое ощущение от этого было про то, что как будто я часть большого моментального взрыва, маленькая одинокая частица, лечу в пустоту и мы больше никогда не увидимся, так я решила перед сном. Никогда.

Утром просыпаюсь, а рядом – ты. Я сварила кофе, принесла тебе в постель и думаю, как бы тебя поскорее отправить и – баста. Смотрим друг на друга. Лицо у тебя неприветливое, да и у меня, наверное, тоже, и я жалею, что остановила на тебе свой выбор и мы идем курить на лестницу. Что-то ты мне говоришь про то, что хочешь сегодня снова увидеть меня. Но «нет», – я говорю, – «Точно нет, не сегодня». «А когда?» – ты спрашиваешь. Я говорю, что может быть, через недельку, но, на самом деле, думаю, что вряд ли, вряд ли. А потом ты ушел и я осталась заниматься йогой и делать свои дела и кого-то в этот день лечила и писала дневник, и растила Сашу, и убиралась, и молилась, пока вечером мне не позвонил ты. Мы совсем чуть-чуть поговорили и тут – хоп! Разъединили, потому что в реальном времени уже прошло полчаса. И ты снова перезвонил и мы еще только чуть-чуть поговорили, а это оказывается еще полчаса, потом нас разъединили, потому что у тебя кончились деньги и, пока я размышляла, не перезвонить ли мне самой, как ты уже взял обещанный платеж и перезвонил снова, и ничего, к сожалению, из этого разговора я не помню кроме ощущения тепла и уюта. Я лежу в постели, на мне ночная рубашка, на ручке дивана чай и свеча горит, а ты цитируешь какую-то дикую попсу, какую-то мальчиковую, грубую вроде Бед Бойз Блю или Петшоп бойз. Интеллигентной девушке в таком разбираться не полагается. Что-то про Бейб, и звучало это не из моего мира, но даже это не испортило мне ощущений, а потом стало 3 часа ночи и мы нехотя попрощались.