Ирина Эренбург - Бабочка на шпильке

Во дворе было так тихо и свежо, что усталость от долгого утомительного пути как рукой сняло. Взрослые стали выгружать вещи, вносить в дом, а меня привлекли качели – обыкновенная гладко выструганная доска, привязанная толстой веревкой к стволам деревьев. Взгромоздившись на доску, я взлетала в небо. В-рр – дух захватывает от высоты, пух-хх, и я, ощущая холод в животе, лечу вниз.

В раннем детстве окружающий тебя мир воспринимаешь импульсно, что высветится – запомнится, а все остальное исчезает в топких глубинах памяти. Хорошо помню большие темно-зеленые лопухи с матовой, словно обитой ватой обратной стороной, необыкновенный по красоте цветок, с удушающим, приторно-сладким запахом, цветастого с отливающим серебром опереньем и злющего петуха, царапающего острыми когтями высохшую от зноя землю.

Впрочем, не стоит долго крутить калейдоскоп воспоминаний. Скажу одно, детство мое было счастливым.

Дом, в котором мы стали жить, мне понравился больше, чем наша прежняя трехкомнатная квартира. В доме была летняя веранда, кухня, гостиная, кабинет отца, моя комнатка, спальня родителей и, конечно, сени с множеством всяких чуланчиков и кладовок.

Мой отец содержал дом в образцовом порядке. Вообще, все в нашей жизни держалось на нем. Моя мама была моложе его лет на пятнадцать, и во всем ему подчинялась. Она не ходила, как все на работу, что по тем временам считалось чуть ли не аморальным. Зато моя мама была неплохой портнихой, и поэтому я всегда ходила в обновках.

Родители меня «шибко баловали». По крайней мере, так говорила наша соседка – тетя Таня. У ней не было мужа, зато было целых три сына. Как в настоящей сказке: два умных, а третий – дурак.

Может показаться странным, но именно этот умственно отсталый мальчишка стал моим другом. Только я тогда не знала, что он какой-то ущербный, просто мне с ним нравилось играть. Васька всегда пребывал в отличном расположении духа, а самое главное – во всем и всегда подчинялся мне. Для него я была непререкаемым авторитетом. Представьте, эдакая пигалица метр с кепкой на тонких ножках командует крепким мальчуганом с ладонями, как лопаты.

Странной мы были парой, но нам было хорошо вместе. К тому же, все остальные дети ходили в детский сад, только мы с Васькой оставались дома. И всё у нас с ним было замечательно, пока Ваську не отправили в интернат, а мне пришло время идти в школу.

Когда в первый раз в белом кружевном фартуке с такими же белыми капроновыми бантами в косичках и с белыми игольчатыми астрами в руке мама привела меня в набитый точно такими же, как я, первоклашками двор школы, я, испугавшись безликости толпы, развернулась и пошла обратно. Сказала, что мне здесь не нравится, и вообще, дома осталось много дел, и мне совсем не хочется носить как все коричневое платье с фартуком и вплетать в косички белые, как шар банты. Мама даже растерялась. А я, уверенно держа перед собой уподобленные хризантемам астры, вернулась домой.

Второго сентября в школу повел меня уже отец. У него нашелся для меня весьма весомый аргумент. Он сказал, что я самая красивая и умная девочка, и все обязательно должны об этом узнать. Так отец возвел меня на пьедестал и задал инерцию успеха. Учеба давалась мне легко, в табеле ровным столбиком регулярно выстраивались толстозадые пятерки.

Круглых отличниц, говорят, не любят, считают задаваками. У нас в классе было по-другому. Практически все, и мальчишки, и девчонки, спокойно относились к моему превосходству. К тому же, не смотря на мой юный возраст, я была неплохим дипломатом. Иногда я приглашала своих одноклассников и одноклассниц к себе в гости, чему они были несказанно рады. Многие из них жили в душных квартирах кирпичных хрущёвок и панельных брежневок, и не имели такого простора для игр, каким был наш двор.

Летом для нас привязывали между деревьями качели, зимой лепили ледяную горку. У меня была кошка-богатка и стокилограммовая овчарка с кличкой Лютый, которого, чтобы не так было страшно, я переименовала в Лютика. Ни коров, ни поросят родители не держали. Только курочек, чистеньких и беленьких. Когда появлялись цыплята, я звала кого-нибудь из одноклассниц, и мы долго наблюдали за беспомощными желтыми комочками и придумывали им клички: Чижик, Пыжик, Пушок. Одного цыпленка я назвала в честь моего первого друга Васькой.

Настоящего же Ваську выпускали из интерната только четыре раза в год. Когда его привезли на первые летние каникулы, я заметила, что у него начали косить глаза, да и ходить он стал как-то неуклюже, носками во внутрь. Подчас это меня смешило, особенно когда он падал, стараясь догнать меня. Васька на меня никогда не сердился, зато становился совершенно диким, когда кто-нибудь другой обижал его. Тогда его косые глаза наливались кровью, пальцы сжимались в большие кулаки-кирпичи, и с яростью бешеного быка он набрасывался на обидчика. Парни его дико боялись и старались дразнить только издали. Или швырнут камень, и наутек. Эти трусы знали, что косолапый Васька не мастак бегать.