У болотца, такого косматого, точно в нем только что драли бороду лешему, мы свернули в лес – на тропу с обнаженными корнями переплетенными – и вошли в сосны с удивительно ясным воздухом, потом в густые темные ели, и тропа выпрямилась. Шоркают позади меня кирзовые сапоги. Я несу обе канистры, а Странник рассуждает, седой и рыжий.
– Вот говорили вы о раздвоенности вашего восприятия и считаете это своей особенностью, не можете объяснить себя, а между тем в раздвоенностях нет ничего особенного, – слышался позади высокий голос, будто передразнивавший картавых.
– Пожалуйста, идите впереди, а то шея у меня все норовит обернуться, немеет от напряжения, – попросил я Странника и остановился, чтобы пропустить его вперед.
И теперь передо мной была говорящая рыжая голова, несоразмерно большая, с лысиной до затылка и вихорком пламенеющим. Голова произносила монолог о действительности и познании.
– Познание и действительность взаимны, то есть в единстве и противоположны, – говорила рыжая несоразмерная. – Следовательно, и процессы между ними – переходы, преобразования и превращения – тоже и противоположны и в единстве – взаимны.
Познание преобразует и превращает действительность в непознавательную – исключенную из познания и познавательную – в познание включенную. Включится или нет непознавательное в познание, покажет будущее, но пока оно отторгается. А познавательное раздваивается дальше: в непознанное – кажущееся и познанное – факт.
А действительность, в свою очередь, преобразует и превращает познание: в недействительное – воображаемое и действительное, реальное. Воображаемое, бог с ним, оставим его вере и верующим, а реальное раздваивается на несоответствующее действительности – заблуждение и соответствующее – истину.
Мерило же всех этих процессов – практика. Она отторгает кажущееся и заблуждение, а факт и истину подтверждает… Истина – это действительно познанное, а факт – познанная действительность.
Странник, оглянувшись, улыбнулся-усмехнулся:
– У вас воображенное выше действительного – значит, вы больше верующий, чем знающий. Верят ведь потому, что не знают. Но вы не огорчайтесь – никому еще не удалось пройти мимо веры. Например, сейчас мы с вами верующие.
– Почему именно сейчас?
– Вот воду мы взяли, а из этого родника пить можно ли? Я не знаю, и вы, полагаю, не знаете тоже, но оба мы верим – можно, иначе к роднику не пошли бы.
– Не одни мы ходим сюда.
– Не одни мы – не аргумент; другие могут ходить, положим, потому, что ходим мы с вами… Столько родников, из которых пить нельзя, а из них пьют!
– Хотите сказать, вера сильнее знаний?
– Вера слабее знаний, но ее больше. У подлинных знаний лишь факт да истина, а у веры и заблуждение, и кажущееся, и воображаемое.
«Абстракции… Абстракции!» – пропел во мне сверчок голосом, похожим на мой, но не совсем узнаваемым, опереточным. И пропел, видно, во всеуслышание, потому что Странник сказал:
– Абстракции заслуживают лучшего отношения.
– У меня мышление образное, конкретное, с абстракциями я чувствую себя не совсем уверенно; конспекты студенческие по философии были выброшены сразу после экзаменов.
– Не пожалели потом?
– Для практики нас готовили, для действия, а не созерцаний.
– Практика не только действие…
– С абстракций, если они солгут, не взыщешь, розгами их не выпорешь – они же бестелесны. Обычно избегаю я говорить об абстракциях.
– О них вы поете, иронично. А от абстракций, между прочим, человек образовался.
– Человек произошел от абстракций?!
– Но не оттого же, что кто-то подул и подышал в глину.
– Не религиозен и я, советский же, но не настолько, чтоб уж так очень – не кричу, что бога нет. Бог – идеал, а низвергать идеалы опасно… Если человек произошел, по-вашему, от абстракций, то кто же в таком случае то, что ходит по Земле в шляпе? И по виду, и по характеру, по повадкам обезьяна же! Человек произошел от обезьяны – это общеизвестно.
– От обезьяны может произойти только обезьяна. Человек не произошел, а образовался в обезьяне… Различие улавливаете? Образовался человек в тот момент, когда в мозгу обезьяны возникло первое обобщение – абстракция. А обобщения образуются тогда, когда в памяти накоплен избыток образов, чувств и ощущений. Где избыток, там отношения, сперва мерцающие, затем устойчивые, а потом и между абстракциями образуются отношения, и все это множится, ускоряясь по мере множения и ускорения опыта и количества людей… Этим объясняется такое бурное, почти взрывное развитие человеческого мышления, которое удивляет нас, как чудо. Человек – дитя и средство познания, а само познание – родник, расширяющийся и углубляющийся, но не утоляющий жажду человеческую.
Читать дальше