Лика Янич - Три&ада обреченных

Да и может ли быть въяве специалист в этой области? Разве тот, кто запустил всепланетную забаву. «Глоуб-игру замутил извращенец»… Как же он изобретателен! За его больной фантазией не угнаться могущественным корпорациям, многими сотнями поставляющим новые и новые игрушки прямиком в наши компы и головы.

Но когда это началось, когда человечество оказалось вовлечённым в нескончаемое представление? Не в момент ли появления первого человека на Земле? А каким путём это произошло – спустился ли он с пальмы, попутно поумнев и став основателем нового биологического вида, или десантировался на опьянённую собственной дикой красотой планету с корабля миссионеров-пришельцев, или был слеплен из подходящего подручного материала – он и сам толком не знал. Не будем и мы спорить о вещах, о которых никогда не договоримся.

Наверно, в самый миг осознания себя существом малость мыслящим и слегка самостоятельным человек понял, что окружающая действительность – не самое удобное и комфортное место для него. И тогда он начал придумывать другую реальность, такую, где он сильнее, умнее, могущественнее, счастливее, чёрт возьми! С тех пор он так и играет, забывая, что надо хоть иногда пробегать глазами правила, вчитываться в условия, особенно написанные мелким шрифтом, быть чуточку внимательнее и осторожнее. Земной шар не очень приспособленная для игр площадка. «И нужно обняться, чтоб вниз не сорваться, а если сорваться – то только вдвоём»…

Сейчас возможностей для игр больше, они стали изощрённее, забористее, вездесущее. Во сне и наяву, прикольные и ужасающие, безобидные и жестокие, но все опасные – ведь любая игра несёт возможность проигрыша. А иначе это и не игра вовсе, а так – забава, досуг, отдых. Игра же щекочет нервы, поднимает до критических значений адреналин, связывает в узел сердце, нагревает до уровня конденсации мозг, она и душу делает безвольной заложницей, дышащей в такт её перепадам и поворотам. И никто не знает, выиграл он или проиграл – порой и после полного завершения – разве тот, кто запустил игрушку или просто находится на верхнем уровне.

И мы играем, и у нас давным-давно нет выбора. Играют умиротворённые бомжи и нервные олигархи, бездарные знаменитости и пафосные работяги, пьяные водители и одуревшие от безнаказанности полицейские. Участвуют в игре вороватые судьи и трусливые военные, недовольные мужья и неверные жены, ничему не научившиеся старики и ни во что не верящие дети. Спешат засветиться в ней лицемерные служители господа и нелепые правители государств, делающие вид, что на полном серьёзе произносят речи для жизнерадостных дебилов и доверяют тем, кто и не пытается притворяться честным. Они, наши так называемые вожди, сами лишь марионетки, они безмолвно стоят перед чьими-то закрытыми дверями, судорожно готовясь к очередному отчёту и возможной суровой каре.

А, может, мы все отпущены на короткий срок поиграть в песочнице? Время от времени сверху раздаётся призывный голос, и тот, чье имя прозвучало, тут же исчезает, забывая и об игрушках, и о тех, с кем лишь сейчас веселился или ссорился. Но почему-то хочется в последний миг, покидая площадку, оглянувшись, увидеть глаза того, кто не забудет о тебе в ту же секунду, кого с тобой связывали не только общие ведёрки, совочки, забавы. И вдруг с нездешней ясностью понять, что всё было не зря, что жизнь не такая бессмысленная штука, какой представлялась.

А кто там сверху? Вероятно, святое семейство в сумрачной комнате со стрельчатыми окнами. Высокие, стройные, в белых одеждах, они почти без слов склонились над огромной картой и вносят изменения с помощью стрелок, кружочков, флажков. Или развеселая компания собралась под пузырек с немыслимым для нас количеством градусов раскинуть мегапасьянс, расписать партейку, другую в галактический покер. Возможно, сборище трясущихся от алчности торговцев делит барыши и подсчитывает дивиденды. Но, скорее всего, на самом верхнем уровне – расшалившийся малыш, тайком пробравшийся в кабинет отца. Несмотря на запрет, смело нажимает он на кнопки и дёргает за мышку, заливаясь смехом, наблюдает за броуновским движением бесчисленных крошечных фигурок, за непрерывно мелькающими разноцветными картинками.

Мы играем, мы кричим, задыхаясь, друг другу: «Я в игре!» потому, что нет ничего страшнее для нас, чем оказаться вне ее. Если так случится, станут очевидными надуманность, бессмысленность, фальшь окружающего, непереносимый абсурд происходящего. Мысль, что всё на свете – ложь, обманка, перевёртыш, заставит кричать от боли и стыда, и даже спасительный образ собственной смерти не принесёт утешения.