Евгения Зольцман - И Люся. Повесть

«Но ничего… хорошо, что мышки только пищат, а не разговаривают».

Люсе снится, как она прыгает с Эйфелевой башни и парит над Елисейскими полями, где странные знаки, оставленные пришельцами, напоминают надписи: «Франция для русских». Coco…», «От женщины должно пахнкть прижским воздухом». Бабуля…», или что-то в этом роде.

Иногда, так: Люся на больничной кровати. Кругом баночки, трубочки. Люся неизлечимо больна. Ей незачем больше жить. Люся вскрывает вены скальпелем, причем – повдоль, так надежнее. Сечение больше. Кто-то бьет Люсю по лицу: «Проснись. Приличные мужчины ходят в театр, а не в ночные клубы «трясти ягодицами»! Организм – храм и предпочитает натурпродукты! Парижским воздухом, а не формалином и спиртом!..». Люся не слушает, она взлетает и парит над Елисейскими полями, где появляются новые надписи: «Хочешь жить – живи, как хочешь ты!» Люся».

Люся просыпается и, хотя знает, что видит одни и те же сны вот уже… лет, не может вспомнить, о чем они. Люся садится и пишет…

«Вчера опять была в театре. Господи, как мне надоели эти фанатичные театралы. Прости, Господи, ты, наверное, сам любишь театр? А как же иначе! (Зачем только спрашиваю?!) Нет, ну у тебя понятно – цель великая! Ты же не занимаешься поиском мужчины с годовым доходом в сто тысяч (если такие вообще ходят в театры!). Прости, отвлеклась. Так вот. Я не прошу многого – дай хоть раз вспомнить, что мне снилось… Пиши. Заходи. Ну, конечно, если выкроишь минутку-другую. Дура! Я – дура!!! А все-таки – заходи…».

Бог пришел. Они курили и пили кофе. Собирались в театр, но его закрыли на ремонт. С мая по ноябрь. Люся помнит, что жизнь – театр, или игра…

«Да разве в бубликах счастье? – вдруг сказал Бог. – Прости, я о своем. Давно выпечки не ел».

«Оказывается, и у низ наверху свои проблемы, А я думала – меня на полгода жизни лишили. А что шесть месяцев без театра, когда Он вечность без сдобы!».

«Горький шоколад. Содержание какао более 70%… Три звонка… Коньяк в антракте… Это кто же тебя… Не формальном…»

Люся не слушает, она взлетает и парит над Елисейскими полями, где появляются новые надписи: «Хочешь жить – живи, как хочешь ты!» Люся».

Люся слышала, что женщины не бывают серийными убийцами. И вовсе не потому, что они менее жестоки и менее склонны к подобным нарушениям психики. Люся уверена: все потому, что женщины гораздо более фантазийны и непредсказуемы: им просто было бы скучно соблюдать определенные правила и ритуалы.

Вот, например:

«Он удивляется: зачем мне новая сумка? Да затем, что не люблю я повторений – из недели в неделю, да что там – изо дня в день, в одних и тех же ботинках, в одном и том, же пиджаке, с одним и тем же галстуком, заботливо затянутом мною утром на воротничке. И где интрига? Нет, он определенно маниакально педантичен и последователен. Вот вам и ответ. А природная агрессия – она здесь точно ни при чем».

Правда, есть ритуалы, которые Люся свято чтит – поздний подъем по субботам и крепкий кофе по утрам. Чтит потому, что это не рутина, а скорее – некая инициация.

«Субботнее утро начинается с двенадцати, любое другое – с эспрессо. Или не начинаются вообще – ни то ни другое!».

Черные одежды, щетина, страндартный силуэт в тумане бокового зрения… и снова к полке.

«Наверное, это знак излечения, когда перестаешь узнавать того, с кем меньше года назад месяц не вылазил из постели», – думает Люся внимательно рассматривая Его уже у кассы.

– Не узнала тебя. Смотрю, какой-то бородатый мальчик, – конфузится Люся.

– Да ты что?! – хмыкает Он и выходит из магазина.

«Суббо-о-о-о-тнее утро, – протягивает Люся в мыслях, – если бы вчера за кофе, то и не увидились». Люся улыбается, выходит, надеется, но… Его нет.

«Значит, к лучшему», – думает Люся, допивая кофе и проваливаясь в очередную книгу. До понедельника.

В городе третий день туман, трамваи не ходят. «Наверное, трамвайные „усы“ боятся повышенной влаги, а может, вагоновожатые боятся заблудиться на рельсах». Если бы не погода, Люся подумала бы, что это заговор против нее лично. Приходится брать такси.

В молочной завесе город-призрак разрождается внезапной толпой. Вторник. Люся надевает очки.

– Зачем? – спрашивает водитель, вскидывая брови вместе с головой в характерном движении.