Анатолий Шуклецов - Амурная игра

– Я записала вашу Алёнку. Ведь у вас один ребёнок?

Шатров искоса глянул на неё и спокойно возразил:

– Нет, трое.

– Ка-ак!.. – недоумённо протянула Ровская. – Давайте говорить серьёзно, Анатолий Юрьевич?

– Пиши, давай, что сказали! – некорректно вмешался бывший в кабинете Углов. – Троих записывай.

Удивление – первый шаг к любви. Все осенние месяцы Ровская провела в конторе, на камеральной обработке материалов. Она решила, что её коллективно разыгрывают. Однако несклонный к увеселенью Шатров невозмутимо подтвердил:

– Сын и две дочери. Ваша красота меркнет перед вашей добротой.

На секунду геологиня стушевалась. Пытаясь загладить проявленную бестактность, диковато пошутила:

– Вы что, сами все конфеты из подарков съедаете?

– Да, шоколадные! Леденцы и фантики отсылаю детям! – неулыбчиво ответствовал Шатров; и красивая женщина раздражает. – Хотите услышать сексуальную историю?..

Душа есть дом; торкнись, попроси разрешения войти. Чтобы люди понравились друг дружке, нужны определённые условия. Ровская конфузливо покраснела до корней волос; выражая согласие, склонила голову.

– Нельзя сказать, что я любил эту горластую девчонку. Дня без неё прожить не мог, – тихо заговорил Шатров. – Она лежала вся голенькая, а я боялся притронуться к ней. Лишь, озирая, нюхал доступное тело. Вдруг она сделала то, чего никогда не делала никому. Она открыла глаза и улыбнулась мне! От умиления я сладко расплакался. Потом взял на руки мою новорожденную дочь.

Благосклонность женщины есть дар непостижимый. Токи взаимных симпатий между людьми проскакивают с неизъяснимой избирательностью. Неприязнь чувствуешь интуитивно. Но иногда от сердца к сердцу пролегает янтарный луч любви. Экспедиционные сплетницы посудачили о новом сотруднике сразу, и без участия Ровской. Один зоил Колманский обсудил с ней троебрачие Шатрова. Не желая того, сам подстрекнул любопытство геологини. Эротическое тяготение к чужаку иного уклада эмоция древняя.

Изредка оставаясь в рабочем кабинете вдвоём, Ровская и Шатров затевали обычные среди сослуживцев непринуждённые беседы, иной раз с оттенком фривольности. Заводилой обыкновенно выступала Светлана Ровская. Покручивая на пальце блёсткое обручальное кольцо, она однажды решилась выяснить, почему старший коллега не окольцован. Древние хироманты верили в наличие особой вены любви, идущей от безымянного пальца к сердцу.

– Мне никогда не нравились, Светлана Васильевна, советские свадебные обряды, – после недолгого раздумья отозвался Шатров. – Не мог представить себя женихом, чего успешно избег. Ни разу не назвал тёщу мамой, а тестя папой. Пресекается язык.

– У вас никогда не было свадьбы?! – воскликнула Ровская.

– «Феликс Мендельсон» и кипенные голуби, приданое в двадцать наволочек и шесть простыней. «Запись Актов Гражданского Состояния», направо «комната невесты», налево «комната жениха». Возложение цветов каменному истукану, экскурс к газовой горелке; и нездоровый интерес понаехавшей родни: сберегла ли невеста гимен. Увольте! Брачный союз чурается всякой публичности, интимная затея двоих. Среди торжеств неуместнее всех свадебное, цитирую мудрого Гёте.

– Вы что, ненавистник семейных празднеств?

– Понаблюдать рад, но напоказ целоваться… Поцелуи ведь часть совокупления, это стыдно делать прилюдно. Мне ближе православный, церковный обряд венчания. Мужья должны так жён любить, как Христос полюбил церковь и себя отдал на распятие. Жена так должна любить мужа, как церковь повинуется Христу, как в периоды гонений принимает смерть за него. Муж потому глава семьи, что первый идёт на жертву. Не борьба за верховенство, но жизнь друг за друга. Таинство брака – таинство общей веры. Понимаете, таинство, а не показуха!

– Мне трудно что-либо возразить, – задумчиво отозвалась Ровская. – Отчего же не венчались?

– Не дозрел. В басурманских краях, где я начал семейную жизнь, были мечети, мусульмане-сунниты. Да и я тогда был…

Заслышались шаги и близкие голоса. Резко хлопнула входная дверь. «Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи», – улыбнулся Шатров, надолго смолкая. Когда же настала ночь, дополняющая до четырёхсот сороковой, она сказала: «Анатолий Юрьевич, простите женское нетерпение, но чем не устроили вас прежние жёны?.. Или это заветное?» – деланно спохватилась Ровская.

– На словах ваших хоть выспись! – не сразу и без охоты заговорил Шатров, ожидавший подобных расспросов, но не склонный к открытости. – Не люблю интроспекций и самоедства. Нравилось состояние хронической влюблённости. За любовь принимал позывы её, – помрачнел он. – Губила дурная влюбчивость. Ведь редкая женщина не тяготит тебя. – Ровская скромно потупилась, сочла за комплимент. – Женитьба обнажит истинные лица и отношения, это ревизия любви.