Елена Шедогубова - Узелки памяти

– Вай, ра ламази гогоа!

– Ра симпатиуриа да ра патараа!

– Таки чудный младенец! – подвела итог дискуссии старая еврейка баба Фаня.

В те годы на заводах в 5 часов вечера еще звучали гудки, возвещая конец рабочей смены. Через полчаса… Через пятнадцать минут.. Вот сейчас… Лялька беспечно ковырялась в тарелке с манной кашей и не догадывалась, как бешено стучит сердце у мамы Лены. Петрович вошел и остановился на пороге, как вкопанный. Лялька приветственно замахала ложкой и радостно затараторила.

– Это кто? Это папа Витя пришел? Папа Витя, а ты кашу будешь? А то я уже не могу, я объелась. А мама Лена сказала, что ты мне игрушку сделаешь, потому что у тебя руки золотые. А покажи руки! Они у тебя, правда, золотые?

Тем же вечером папа Витя изображал неутомимую лошадку, катая на себе хохочущую Ляльку и хохоча громче нее. Потом усталая Лялька уснула и счастливо улыбалась во сне. Ей снилось много-много игрушек, которые папа Витя обещал ей сделать: медведь и мужик будут тянуть к себе репу, по железной дороге будут кататься маленькие вагончики и деревянные кубики с буковками научат ее читать…

***

В том же году Лялькиного настоящего отца раздавит огромной сосной на лесоповале. Он бросится спасать казенное имущество – застрявшую в распиле бензопилу – и угодит прямо под рухнувшее дерево.

Умрет маленькая Соня. У нее окажется врожденный порок сердца.

Тихо угаснет старая бабка Татьяна, через силу выговорив напоследок:

– Прогневили мы Господа…

Старшие дети – брат Павел и сестра Ульяна – уедут за лучшей долей в далекий Иркутск. А Мария останется одна с умненькой и хорошенькой, но больной и неходячей Любочкой.

Лялька быстро выучится читать и бесконтрольно учить наизусть не подходящие ей по возрасту стихи классиков. Будет веселить пассажиров тбилисского трамвая декламацией отрывков из пушкинской «Гавриилиады».

Досталась я в один и тот же день

Лукавому, архангелу и Богу…

Очень скоро папа Витя превратится просто в папу, мама Лена – в просто маму, а та далекая, родная, станет зваться мамой Марусей. Сестры никогда не простят друг другу этой замены, не признаваясь, однако, в этом ни себе, ни другим.

И все-таки… Почему же судьба бывает так несправедлива?

Дежурство заканчивалось. Вот-вот подойдет его сменщик, и можно будет уйти домой. Гудят натружено ноги, руки привычно развешивают и снимают номерки, передают модные курточки беззаботно щебечущим студенточкам, плащи – солидным аспирантам и бородатым профессорам. «Прошу вас…», «Будьте любезны…», «Пожалуйста» – и все это с улыбкой, искренней и доброжелательной. И так смена за сменой, день за днем, год за годом. Второй десяток лет работает он гардеробщиком в храме науки. Его многие здесь знают, здороваются, приветливо улыбаются в ответ на его улыбку. Никто не видел хмурым или раздраженным этого пожилого прихрамывающего человека в роговых очках с толстыми затемненными стеклами. Прихрамывать-то Алексей Иванович прихрамывает, но спину держит по-военному прямо.

Поток жаждущих получить свои вещички стал редеть, значит, «пары» закончились. А вот и сменщик… Алексей Иванович неторопливо дошел до метро, привычно выслушал вкрадчивое предупреждение диктора о закрывающихся дверях, привычно ступил на услужливые ступени эскалатора, вертящиеся двери привычно выплюнули очередную порцию торопливых пассажиров… Неспешно постукивая тростью, он свернул с проспекта в боковой переулок, будто из бурного потока вынырнул. Войдя в арку старого, еще довоенной постройки дома, окунулся в устоявшуюся атмосферу размеренной жизни старомосковского дворика. Бдительные бабушки, по случаю теплого и ясного апрельского вечера густо обсевшие лавочки у подъезда, встрепенулись при виде прохожего, а затем дружно расслабились: сужен-пересужен, ничего нового. Алексей Иванович щедро рассыпал улыбки, полупоклоны и «добрый вечер», проходя сквозь строй. Едва закрылась за ним дверь подъезда, бабушки в приступе информационного голода теснее сдвинулись на лавочке.

– Уж второй год вдовеет. И не тяжко ему? Ни жены, ни детей, ни близких…

– Даа, жалко как было жену-покойницу-то! Как же мучилась перед смертью. А он-то и сиделку, и лекарства из-за границы – все для нее…

– А ты как думала! Она его после Чернобыля приютила, выходила, с того света вытащила. Одной ногой уже в могиле стоял. Ликвидатор… Не жильцы они на белом свете.

– А ничего ей не помогло, нет от этой напасти лекарства. Говорят, облучилась она, когда в госпиталь работала после Ч ернобыля, и в командировки ездила туда. Не то там нахваталась, не то от самих ликвидаторов…