Саша Зайцев - Советские тексты в постсоветской редакции

– Яша, что-нибудь осталось?

– Ни капли, Владимир Ильич. И Морозов велел швейцару не давать больше.

– Следовало ожидать. Я всегда утверждал, что с этим

буржуйским выкормышем, будем откровенны, с этим архиподонком нам не по пути.

– Не скажите, Владимир Ильич. Пригодится еще. Ай, и перекосило же вас, однако.

– Да и ты, дружочек, хорош, стряхни икорку-то с бороды.

Поддерживая друг друга, они переступили через спящего Кобу, чтобы посмотреться в большое настенное зеркало в бронзовом орнаменте напротив окна. Отразились. Якова Михайловича снова неудержимо потянуло блевать. После хамской выходки Дзержинского сдерживаться не имело смысла: мало того, что под столом нагадил, так он еще и Льва Николаевича Толстого, как зеркало русской революции, к стене пригвоздил – наркоман, садист, туберкулезник хренов.

Ленин любил и ненавидел. Любил он читать (больше – писать), гимнастику, кататься на велосипеде, залепить кому-нибудь снежком в ухо, нечеловеческую музыку, учение Маркса-Энгельса перевирать, Надежду Константиновну, Инессу Арманд, любимца партии Бухарина, пить пиво с ветчиной в Швейцарии, а став вождем – рассылать депеши с категорическими требованиями расстрелять, сгноить, реквизировать, выслать с неизменным коммунистическим приветом. Ничуть не меньше любил Владимир Ильич ненавидеть. И ведь было кого: помещиков, капиталистов, религию и служителей культа, профессуру, поэтов, писателей, проституток, царскую семью, жандармов (по старой памяти), саботажников, театры, белогвардейцев и многое другое.

Соберет иной раз на прогулке в Горках Ленин букет полевых ромашек для Крупской, идет домой и гадает: любит – не любит. Выглядело это так. Оторвет лепесток – Энгельс. Оторвет другой – левый эсер. Оторвет третий – Инесса. Четвертый – духовенство. Коммунизм – АНТАНТА. Субботник – саботаж. Партия – меньшевики… Так что Надежде Константиновне доставался лысый веник. Если последним лепестком оказывался Маркс или, на худой конец, Бухарин, Ильич пребывал в прекрасном расположении духа, шутил с домочадцами, громко смеялся, пил со всеми вместе чай вприкуску и играл в лото. Но чаще последним на землю падал Колчак или, не дай Бог, Деникин. Тогда Ленин запирался на ключ в своем кабинете, и всю ночь оттуда доносился скрип пера, скорее – скрежет, заглушаемый время от времени неразборчивыми возгласами. Перо не просто скрипело, а выдавало директивы, требовавшие незамедлительной расправы не над призраками, а вполне конкретными лицами. Посвященный в ночные бдения вождя психиатр мог бы констатировать бурное помешательство, выражающееся в наличии плодов больного воображения, перетекающих в маниакальные амбиции. Но это стоило бы психиатру жизни. Кроме того его никто и не посвящал. В «Моей маленькой лениниане» Венедикт Ерофеев цитирует дедушку Ленина.

«Необходимо провести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев. Сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города. Телеграфируйте об исполнении».

«Наркомату почт и телеграфов: обращаю ваше серьезное внимание на безобразие с моим телефоном из деревни Горки. Посылаемые вами лица мудрят, ставят ни к чему какие-то особенные приборы. Либо они совсем дураки, либо очень умные саботажники».

«Бедняга профессор Тихвинский, управляющий петроградскими лабораториями Главного нефтяного комитета. Одной фразы Ильича было достаточно: «Тихвинский не случайно арестован: химия и контрреволюция не исключают друг друга», (сентябрь 1921). Расстрелян в 1921 году».

«Тов. Богданову: Мы еще не умеем гласно судить за поганую волокиту. За это весь Наркомюст надо вешать на вонючих веревках».

Реакционные историки бездоказательно утверждают, что, гадая на ромашках, Ленин мастерски передергивал.

Ленин бежал впереди времени и ног не ломал. Начиналось с пустяков. Пристрастившийся на марксистских посиделках к табаку Володя бросил курить. Никому и в голову не пришло, с чего бы это? Ну, бросил и бросил. Так не бывает: слева тебя Коба окуривает, справа Бухарин кольца дыма пускает, а ты вдруг взял, да и бросил – попробуй, брось! Секрет на поверхности: заглянул Ильич сквозь ему лишь ведомую призму в будущее и прочитал на пачке папирос набившую всем сегодня оскомину надпись: КУРЕНИЕ УБИВАЕТ. Тогда-то и принял решение расстаться с пагубной привычкой, а не с бухты-барахты.

Вряд ли найдется сволочь или хороший человек, которые никогда не испытывали головной боли, не простужались и не заражались гриппом. И Ленин хворал. Но выздоравливал он на удивление быстро. Наивно полагать, что причиной тому недюжинное здоровье и широкая кость. Приоткроем завесу и над этой маленькой тайной: принимал Ильич эффералган и фервекс UPSA, а также аспирин с витамином С. Кто-то возразит – это же изобретение французских фармацевтов второй половины ХХ века. Вот то-то и оно.