Вадим Климов - Свободные пьесы

ИРИНА АНТОНОВНА. Может, это самонадеянно. Может, я не всегда правильно понимаю, что добро, а что зло, что хорошо, что плохо. Но у меня есть уверенность, что я следую этому. А удавалось или нет – не мне судить.

СТЕЛЛА. Музей – это нечто более стабильное, тяжелое, я бы даже сказала, отягощающее. И потом, сейчас так много музеев: у Ольги Свибловой и Василия Церетели, у Даши Жуковой, у Шалвы Бреуса, расширяется ГМИИ, строится новое здание Третьяковки…

ИРИНА АНТОНОВНА. Наш музей – дитя университета. Здесь живет университетский ген, так же как имперский – в Эрмитаже и купеческий – в Третьяковке. И потому я мечтала выбрать в преемники кого-то из среды ученых, испытывающих интерес к просветительству. Я сделала министерству некоторые предложения. К сожалению, их не приняли, потому что есть такое понятие, как известность. Министерству нужна была какая-то известная фигура. Когда я возглавила музей, меня никто не знал, я была просто старшим научным сотрудником. Но сейчас мир так заторопился, что уже, видимо, не может позволить себе вырастить специалиста до обретения так называемой публичности.

ДАША. Большой международный проект «Некто 1917» готовит Третьяковская галерея, он начнется осенью 2017 года. «Нам не хотелось, чтобы это была традиционная выставка, показывающая иконографию революции, поэтому собственно отражения революции у нас почти не будет. Мы показываем споры, внутренние дискуссии, борьбу течений и идей в искусстве, которые были такими же напряженными, как и политическая жизнь», – рассказала куратор проекта, старший научный сотрудник Третьяковской галереи. Произведения 1917—1918 годов должны показать, что происходило в душе у художников. Среди участников выставки – Михаил Нестеров, Борис Кустодиев, Зинаида Серебрякова, Василий Кандинский и Казимир Малевич. Его «Супрематизм 57», в свое время обменянный СССР на письма Ленина, привезут из Тейт. Будут показаны кадры фото- и кинохроники, которые должны подчеркнуть контраст между тем, что изображено на холстах, и реальной жизнью с голодом и бытовой неустроенностью.

ИРИНА АНТОНОВНА. Мой уход с должности директора не имеет никакого отношения. Полтора года назад я сказала Министерству культуры, что должна завершить административную работу. Я и так затянула, ругаю себя за это. Благодарна, что мне предоставили возможность остаться в ином качестве. Работа президента – это все-таки не те объемы, которые есть сейчас, когда я по 300 бумаг в день подписываю. У нас всё в 5—6 экземплярах, на разных языках, и я трачу на эти формальности по два часа в день.

ИЛЬЯ ИЛЬИЧ. Я ни одного дня, ни одной минуты не отдыхаю, считая, что я мало сделал из того, что мог сделать. Но меня ободрил отец Илия, которого я очень ценю. Он сказал: «Как вам не стыдно так говорить, вы сделали больше многих других».

ИРИНА АНТОНОВНА. На работе, я действительно не отдыхаю. У меня здесь нет диванчиков, комнат заветных. Я удивилась, когда однажды оказалась в кабинете Екатерины Фурцевой в Министерстве культуры, вот я увидела, как живут министры – там есть, где отдохнуть, все так обставлено.

ИЛЬЯ ИЛЬИЧ. Фурцева ужасная была женщина, а про нее почему-то кино снимают. Про нее очень хорошо сказал Ливанов-старший. Кто-то его спросил: вы боитесь министра культуры? – а он ответил: нет, я боюсь культуры министра.

ЗВЕЗДОЧЁТ. Я с детства напичкан. Но остался только след знаний. Потом я самостоятельно переписывал от руки «Дхаммападу». Очень много времени тратишь зря: переписывание «Дхаммапады», истории КПСС. А сейчас мы сидим бессмысленно в интернете. Так тратим своё бедное время!

ИЛЬЯ ИЛЬИЧ. Парторг Московского Союза художников Ильин. Как-то раз выпил и рассказал интересную вещь: «Стою я, простой парнишка деревенский, на часах – охранял двор Самарского губернского комитета партии. И должен был приехать Троцкий: он тогда Волгу объезжал на бронепоезде. Увидели его и как закричат: „Лев Давыдыч, Лев Давыдыч, как мы рады! А мы вас ждем, не начинаем!“. Он говорит: „Ну, выводите“. И вот я смотрю, выводят из подвала профессора, купца, двух гимназистов, трех священников – человек 20 выгнали. И тут „Лев Давыдыч“ вытаскивает маузер и – бух-бух-бух – человек 10 положил. Потом говорит: „Остальных вы расстреляйте“. Протянул мне пистолет: бери, говорит маузер и закончи дело. И никого не жалей, иначе социалистической революции не будет».

ЗВЕЗДОЧЁТ. Как я всегда говорил: я появился на свет благодаря Ленину, Сталину и Гитлеру.

ИРИНА АНТОНОВНА. В 1950-е годы я еще не была директором, никто моего мнения не спрашивал. Письмо против Пастернака я не подписывала. Очень его любила, меня с ним познакомил Владимир Леонович, который работал ученым секретарем музея. У моего мужа была удивительная память, он знал процентов 60 Пастернака наизусть. Помню, мы еще жениховствовали, шли по Ленинградскому проспекту, и от Белорусского вокзала до «Сокола» он все читал мне Пастернака, после чего я заболела дикой ангиной. Если бы меня спросили, конечно, я не сказала бы, что не люблю Пастернака. Сказала бы, что люблю его.