Андрей Бинев - Похищение Европы

Я посмотрел на него внимательно – невысокий, худой старик, с костистым лицом и тонкими, как у цыпленка, руками и ногами. Хотя не знаю, можно ли так говорить? У цыпленка все же крылышки какие-никакие имеются…

– Всё! Хватит! – я хлопнул ладонью по столу.

Все, включая унылого Геродота, вздрогнули. Одна только Роза Карловна строго свела брови.

– Командовать парадом буду я! …как говорится у классиков провальных авантюр.

После этих слов я стремительно обошел стол. Меня уже потряхивало, как это обычно бывало перед началом операций. Остановиться я был не в состоянии, дело трепетало в руках будто птенец… цыпленок с худыми крылышками. Я улыбнулся этому сравнению и еще раз коварно посмотрел на хищный птичий профиль Рубинчика.

– Дамы и господа! – сказал я торжественно. – Прошу выслушать мой план.

Рубинчик не спеша уселся на стул и заговорщицки скосил большие карие глаза на Розу Карловну. В их встретившихся взглядах доверия мне не было. Покойный Иван Боголюбов научил их недоверию на всю оставшуюся жизнь. Роза Карловна нежно положила свою ладонь на худой полусжатый кулачок Израиля Леопольдовича.

План я изложил коротко, лаконично. Наступила мертвая тишина. Всем стало страшно. Оказалось, что горячие разговоры и гневные потрясания кулаками в воздухе закончены, начинается кровавое дело. Еще чуть-чуть и отступать будет некуда. Всем!

– А что, уважаемый. э-э-э Антон Анатольевич, – промямлил притихший вдруг Рубинчик, – другой дачи, кроме нашей с Розочкой, у вас на примете, я так понимаю, нет? Это я… как говорится, исключительно для уточнения спрашиваю…

– Изя! – вспыхнула Роза Карловна. – Господин Суходольский хочет нас всех повязать! Одной веревочкой! Разве ты не видишь!

Я сдулся и устало завалился на стул.

– Да как вам не совестно! – на этот раз вскочила на ноги до крайности возмущенная Эдит. – Энтони хочет нам помочь! Ему что, больше всех надо!

Израиль Леопольдович и Роза Карловна опять демонстративно переглянулись и противненько так усмехнулись, одной улыбкой на двоих. Похоже, эту тему они уже когда-то обсудили и все о ней знали. Сомнения давным-давно исчерпали себя.

– Эти ваши намеки, господа Рубинчики! – Паня решительно хлопнула сразу двумя своими полными ладошками по столу, как будто копируя меня. – Грязные намеки, я вам доложу! Вижу я ваши многозначительные переглядывания! Так вот, чтобы снять все подозрения, я торжественно заявляю: нет моего благословения браку дочери и господина Суходольского! Тогда, надеюсь, все подозрения о его личной заинтересованности сняты окончательно?

Я медленно обвел всех тяжелым взглядом. Меня, пожилого авантюриста, тут каким-то странным образом постоянно хотели окрутить – неизменным намеком на отказ в том, чего я ни разу не просил. Это было похоже на западню! Мне было интересно, чем вообще все это кончится. Сейчас кончилось восстанием Геродота.

Музыкант-алкоголик подпрыгнул на своем стуле и вдруг издал высокий, дребезжащий гортанный звук. Сидевшие рядом с ним справа и слева Роза Карловна и Эдит отшатнулись от него даже как будто с отвращением.

– Эх, вы! Люди, люди! – отчаянно заорал Геродот. – Одни грязные намеки! Одни интриги! Да разве об этом надо сейчас говорить! О том, что кому достанется? А принцип! Принцип уже не в счет? Заявляю – я отдаю свою личную долю Энтони, потому что для меня важно наказать Казимирова за всю ту мерзость …за его паскудство, которое позволило ему взлететь так высоко да еще охраняться со всех сторон! Я готов на всё! Я даже пить не буду… три дня!

Но это уж было слишком! Мое сердце больно сжалось. Такой жертвы от музыканта и алкоголика никто не ожидал.

– Молодец! – первой пришла в себя Эдит. – Умница! Еще лучше, если ты четыре дня не будешь пить… или даже пять.

Геродот, по-моему, уже горько пожалел о своей горячности, потому что он вдруг резко отощал на глазах у всех, побледнел и без сил отвалился на стуле.

– Геродот! – серьезно, супя брови, продолжила Эдит. – Если все удастся, я напьюсь вместе с тобой. Клянусь!

Она подняла вверх руку с двумя напряженными пальцами. Я еле сдерживался, чтобы не расхохотаться и тем самым не разрушить только-только нарождающееся согласие в отчаянном заговорщицком обществе приговоренных к нищете.

– А что будет потом? – трусливо спросил Рубинчик.

– Когда потом? – я знал, о чем он говорит и искренне наслаждался его испугом.

– Ну, когда всё… кончится, – острый кадык Израиля Леопольдовича несколько раз нервно пробежал по его тонкому, морщинистому горлу.