Юний Горбунов - Дарсонваль

Вместе с ее голосом Игорь Иванович услышал другие звуки и, не открывая глаз, почувствовал на себе Майкин взгляд. «Русалочка», – снова подумал он.

– А работа… Ну и что? – бойко продолжала Майка. – Все ведь работают – вы, мама, артист – наш сосед… Раз надо… А вот бывает, работают люди впустую, ни за чем. Никто не просит, не заставляет. Вот я чего не понимаю. Вон Григорий Петрович. Как к нам приедет вечером, так сразу за перемет. Крючья точит, поводки меняет, наживку выдумывает. До полуночи на реке пропадает – перемет ставит. Придёт мокрый весь, на ногах не стоит. Утром чуть свет – опять на реке. А домой что везет? Слезы! Трех пескарей да одного ерша. Кошке на уху. Пацаны вон на удочку подъязков да щурят таскают, а он помешался на своем перемете.

– Так я же и говорю, Маечка! Для Семакова работа – не только хлеб, деньги, крыша над головой. Она для него – вся жизнь. Понимаешь?

Майка не понимала. Не хотела понимать. Она не могла оторвать глаз от Игоря Ивановича. Как на цветок смотрела. Лежит он – голова на жердинке, глаза прикрыты. Чуть заметный ровный загар лица оттеняют темные, нежными волнами волосы. Такие лица Майка видела под стеклом в городском фотоателье. «Не его ли снимали? – подумала. – Наверно, его». И переполнилась восторгом. И так легко было Майке, так хотелось продолжать свою игру дальше…

Вот идут они с Игорем Ивановичем по городской улице. Под ручку идут – честь по чести. Улица в воскресный день полна народу. Девчонок, женщин – как маков у них на огороде. И ни одна мимо без любопытства пройти не может. Кто украдкой, будто невзначай, а кто открыто на них глазеют. А Игорь Иванович что-то ей говорит – умное, веселое. Она хохочет, заливается. И вдруг – знакомое лицо. Люська Попова, нормировщица из литейного. Увидела, глаза распахнула и ротик буквой «о». «Ой, Люся! – говорит Майка. – Вот так встреча! Вы не знакомы? Это Игорь Ива… Это Игорь – мой муж…»

Майка представила себе Люськино лицо и прыснула. И увидела, как дрогнули у Игоря Ивановича ресницы, и голос его услышала.

– Вот ты про перемет говоришь, а я тебе расскажу про туески…

Семаков мастер выделывать из бересты всякие посудины. У него дома в чулане целый музей берестяной: пайвы, корзины разных фасонов, ведра берестяные, кружки, черпаки. Но лучше всего прочего выходили у Семакова туеса. Соседи, бывало, просят: «Сплети, Петрович, пайву». А он руками замашет и хитро так: «А не мастак я на пайвы. Куда мне – пайвы плести. Вот если туесок…» – сам весь улыбается, светится. Но туески нынче не в ходу. Кому они нужны в хозяйстве? Никто Семакову туеса не заказывал.

Но однажды пришел к нему нарочный с завода, где Семаков до пенсии жестянщиком работал, и срочно потребовал его в профсоюзный комитет. На завод чехословацкая делегация приехала.

Зашла речь о сувенирах, а кто-то возьми да и вспомни про семаковские туески…

Отобрал он дюжину готовых в чулане и отнес на завод. Вручали их на встрече гостей в заводском Дворце культуры. Председатель пожал главе делегации руку и говорит:

– Пусть этот туесок всегда будет наполненным и крепким, как наша с вами дружба!

– А вдруг он протекает? – лукаво спросил гость.

– А это мы сейчас у хозяина спросим. Григорий Петрович, поясни, – обратился председатель в притихший зал.

– Не потечет, однако, – тонко донеслось из задних рядов.

– Ни одной капли? – изумился чех.

– На спор хотите? – звонкоголосо и озорно отозвался Семаков.

После торжества толпа повалила в буфет. Купили две бутылки шампанского, пустили пробки в потолок и опрокинули обе бутылки разом в туесок. До краев наполнилась посудина. Минут пятнадцать держали ее на весу. Ни одной капли не упало из семаковского туеска. Хозяин похаживал в тесном кругу, неизменную застиранную гимнастерку одергивал и подмигивал всем заразительно.

– А не потечет. Пусть хоть час ждет, не потечет.

Был в этот миг на его улице праздник…

– Вот что значит для Семакова работа, – закончил рассказ Игорь Иванович. – Что бы он без нее? Маленький, невидный, с бабьим голоском? А в работе он – Семаков!

Игорь Иванович полулежал с закрытыми глазами и вновь представлял себя в классе – уверенного, красивого, энергичного. Класс послушен ему, каждой интонации его голоса – ведь он так любит и умеет говорить, чувствовать нюансы настроения. Вот заметил – поскучнели, то тут, то там посторонние шепотки, шорох. У него как реле какое срабатывает – тотчас откуда ни возьмись шутка-прибаутка, случай озорной. И все к месту. А развеселятся очень, появляются сами по себе у него в голосе лирические тона, вспоминается строка какого-то стихотворения, казалось, совсем забытого, прочитанного по диагонали в читалке на первом курсе. И такой она прозвучит свежей, первозданной, будто он сам ее только что сочинил, как импровизатор.