Владимир Колосков - Разгром. Часть 2

По пути встретилась им телега, на которой сидели красивые девушки в разукрашенных вышивкой праздничных платьях. Перед ними стояла большая корзина с полевыми цветами. Девушки плели из них венки и украшали ими свои головы, запястья и даже лодыжки. Девушки пели:

– Какой сегодня день, ребята? – спросил Ремли у спутников.

– Пятница, – ответили они.

– А большой ли праздник намечается у вас, милые певуньи? – Гремя железом, Ремли отвесил девицам учтивый, насколько это возможно, оставаясь в седле, полупоклон.

– Приходи – увидишь, – смешливо ответили ему с телеги.

– Приду обязательно, но замечу, что как иные мужи являют своей бренной плотью порожние бочки для пива, я являюсь вместительным сосудом для безудержного веселья. Сейчас он пуст, и нелегко вам будет наполнить его до краев, – похвалился Ремли.

– Залезай к нам, – позвали девушки, – попробуем.

– Сегодня я взнуздал и оседлал лошадь, с которой познакомился не далее как прошлой ночью. Будет непростительной грубостью изменить моей красотке так скоро, но завтра я намерен взнуздать и оседлать кого-нибудь еще, и никакая сила не сможет мне в этом помешать. Вы же, бредущие со мной, не стесняйтесь принять приглашение и скоротать часть пути на телеге, если те милые юноши на облучке не против такого.

– На всех хватит, – отозвался возница.

пропел другой возница и с кувшином перебрался в кузов телеги – встречать гостей.

– Вы, должно быть, знатного рода, богаты или известны? – спросила одна из девушек, передавая Ремли венок, который он надел себе на шею.

– Все может быть в этом мире под звездами, но если и так, то мне об этом пока неизвестно, – признался Ремли.

– Тогда как получилось, что четверо могучих мужей идут в пыли юнца, восседающего на чужой лошади?

– О том мои спутники сами расскажут тебе, о любопытная девица, ибо по договору они за свою свободу должны славить меня всякому, кто захочет слушать.

Так с песнями и шутками прикатили они в Кэрримюр. Телегу и веселую компанию молодежи пришлось оставить: улицы были широки, но народу слонялось так много, что проезда не было. Ремли бросил несколько монет своим людям, чтобы они подыскали ночлег, и продолжил верхом и в одиночку пробираться к главной площади.

Перед ратушей стоял небольшой помост, занавешенный холщовым занавесом, раскрашенным на манер декораций. Рядом стояли кибитки актеров. За занавесом кто-то играл или – по мерзким звукам нельзя было с уверенностью о том судить – думал, что играл, на волынке. Ремли спешился и привязал лошадь у ратуши.

– Ей, деревенщина, нельзя оставлять здесь лошадь! – окрикнул Ремли старик в пышных одеждах, с серебряной цепью и медальонами на груди. – Это же ратуша!

– Кто вы, о громогласный фонтан недовольства, изрыгатель брюзжания, чья глотка достойна состязаться с дырой святого Патрика?

– Я – шериф лорда Шелло. Его власть и слово в этой земле, – с достоинством представился старик, не сказав, тем не менее, своего имени. – Твои слова пусты, как тыква, что ты до поры носишь на плечах, поэтому, коль не хочешь обвенчаться с веревкой, забирай свою жалкую клячонку и катись, откуда пришел.

Ремли понятия не имел, что значит шерифская должность, но решил сойти с зыбких песков изысканных взаимных оскорблений, в которых так легко увязнуть, на более твердую почву разумных доводов.

– Вот достроите эту каменоломню – поведем разговор, – ответил в свою защиту Ремли. – А пока это не ратуша, а две стенки, стыдливо прикрытые лесами.

– Как ты посмел, без недели висельник, так отзываться о великом творении лорда Шелло, которое в дар нашему селу строится вот уже двадцать лет!

– Я смотрю, вы с лордом Шелло наметили жить вечно, ведь иначе не видать вам всей постройки, которая уходит под землю быстрее, чем вы кладете камни сверху.

– Вот вернусь с солдатами, будешь зубы скалить, болтаясь на сосне, – пригрозил старик, разозленный пренебрежением со стороны пришельца, которое уже привлекло внимание жителей и вызвало в сторону шерифа немало смешков.

– Бери с собой побольше, в прошлый раз со мной трое не управились, а здоровы были – ух! Не в пример тебе, мухомор болтливый, – не удержался Ремли напоследок.