Мария Фомальгаут - Так поют сентябри

Этого всего мы не знали – и про алтарь, и про адептов, и про свет – потому что родились на следующее лето, когда зима замела все воспоминания о свете и алтаре, и большие перестали приходить в заброшенный дом.

Я родился в январе. Мои родители купили январь на распродаже, потому что надо было где-то жить. Конечно, это был не самый лучший дом, поэтому через пару лет мы продали январь и обзавелись роскошным августом, обставленным по последнему слову моды. В апреле я поехал к морю – апрель мне достался потрепанный, на распродаже, но это все было ничего, ведь у меня был свой собственный апрель. Там же у моря в июне я увидел свою будущую жену – июнь на ней был легкий, не по сезону, но это делало её еще более трогательной и беззащитной. Мы обвенчались в октябре – маленьком, неказистом, где всего-то был один священник, который объявил нас мужем и женой. Тем же вечером мы купили бутылку молодого марта, и распили его под сенью ноября, закусывая изысканным жареным июлем. В апреле мы переехали в май – ну да, опять же в апреле, кроме моего старенького апреля нам ездить было не на чем. Май оказался необычайно уютным, в три этажа, в мансарде мы устроили уютную спальню, а на втором этаже детскую для двух сыновей. Вокруг нашего мая раскинулся необъятный декабрь, насколько хватало глаз. Тогда же я устроился на свою первую настоящую работу – февралем. Я очень гордился этой работой, хотя мне говорили, что лучше, например… здесь месяцы заканчиваются. Поэтому я уже не скажу, какие профессии лучше. И кем были наши сыновья, я тоже уже не скажу. Эх, не надо было нам есть июль и пить март, и посидеть можно было в чистом поле, а не под ноябрем, тогда бы у нас еще были месяцы. А так месяцев не оста…

Что? Да, я знаю, что еще есть сентябрь. Только его уже нет. Потому что когда мы переехали в май, нам сказали:

– Вы осторожнее, в декабре вокруг мая водятся сентябри.

– И… и что?

– Как бы они вас не сожрали.

Я не поверил:

– Я работаю февралем, как сентябри могут меня сожрать?

Мне ответили:

– А вы свои даты жизни не смотрели?

Я ненавижу себя за то, что посмотрел даты жизни, – январь такого-то, сентябрь такого-то, а какого – неизвестно, у нас же здесь про месяцы, а не про года.

По вечерам мы все сидим в гостиной нашего уютного мая, слушаем шорохи декабря за окнами, пьем чай и читаем сказки. И я всякий раз вздрагиваю, когда слышу снаружи неведомые звуки – так кричат сентябри. Я никогда не видел их вживую, только пару раз находил их перья на капоте апреля. Сентябри приходят по ночам, когда мы закрываем ставни – и я знаю, что сентябри ждут меня…

– Не делайте этого…. Прошу вас… не делайте.

Говорю так.

И знаю – сделает.

Она ищет окно, чтобы из него выброситься.

Кто она?

Да штора.

Да-да, штора.

Ну не повезло этой шторе в жизни, не повезло. Вот видит она объявление:

На работу требуется штора.

Идет устраиваться на работу, а ей —

– Вы нам не подходите.

Вот так.

– Вы нам не подходите.

– А почему?

– Ну, вы сами посмотрите, какая из вас штора, вы же прозрачная.

И так везде.

Даже в ванную не взяли.

Вот так не повезло.

Вот штора и решила с горя выброситься в окно, только окно найдет подходящее.

Я говорю:

– Не делайте этого.

И знаю – она меня не послушает.

Уже и окно нашла. Непрозрачное. Бывает такое. Ну не повезло окну, что делать. все прозрачные, а оно – нет.

И тоже в жизни ему, окну, не повезло. Ну, еще бы. Везде требуется окно, график, оплата, все при всем…. А как придет к ним окно, так только руками разводят —

– Вы куда? Вы же непрозрачное, зачем нам такое окно…

А тут штора.

Прозрачная.

Хочет в окно выброситься.

А тут окно.

Непрозрачное.

Вот так они и нашли друг друга.

– Ну, знаете, в меня никто не верил… да что говорить, я само в себя не верило…

– Э-э-э… может, сама в себя?

– Нет, само в себе, все правильно.

– Может, сам в себя?

– Нет-нет, само в себя. Понимает, трудно в себя верить, когда вот так вот со всех сторон – ну куда вы лезете, ну это не ваше, ну…

– Позвольте спросить, а вы кто?

– Вы меня не узнали?

– Ой, простите… нет.

– Да я же солнце.

– Ой… хочется забыть, что мы живем в двадцать первом веке, воздать вам почести.

– Да что вы, что вы… не стоит.

– Но вы же сколько веков дарили людям свет…

– Ну, это для меня так же естественно, как для вас – дышать.