Олег Ярков - Туман. Книга вторая

– Никто не покидал! Или напротив – оставался всё время на самом виду. Всё время оставался….

– Что, простите?

– Ничего, прошу вас, продолжайте, – прервав собственные размышления, ответствовал надворный советник.

– Да, собственно говоря, это всё. Далее я могу сделать несколько предположений, основываясь лишь на умозрительных аспектах, заключённых в факте очевидной недоговорённости.

– Кирилла Антонович, о чём вы сейчас говорите?

– Прошу меня простить, я отвлёкся. Из обобщённых сведений могу сделать несколько предположений. Итак. Из трёх убиенных только одна жертва приняла смерть в своём доме. Вывод – сама идея ограбления выглядит абсурдно, поскольку остальные две жертвы не могли иметь при себе в достаточном изобилии драгоценностей, равных по множеству оных, хранящихся в их домах. Если только… если только у трёх жертв не было специальных предметов, представляющих определённую ценность поодиночке.

– Или ценность появлялась после того, как три похищенных предмета совокуплялись в единое целое, – голосом, не лишённым заинтересованности в разгорающейся дискуссии, сказал Модест Павлович. Оказывается, он уж успел оборотиться от окна в сторону обеденного стола и своих собеседников.

– Превосходно, господа! Продолжайте!

– С превеликим удовольствием! Ежели мы имеем предположение о трёх предметах, ставших причиной совершения смертоубийств, то смею утверждать, что эти трое господ состоят в каком-то тайном обществ. Так-так… в обществе. И что тогда? Ага! Это тайное общество и избавилось от них, как от возможных раскольников. Вероятно ли такое?

– Вполне! Или их лишили жизни, снова рассматривая версию похищения у них каких-либо предметов, например, перстней со специальной гравировкой, ради использования этих перстней иными лицами, желавшими получить доступ в те сферы, в кои были вхожи их обладатели.

– Замечательно, но – нет!

– Что «нет», простите?

– У них не было перстней. У них не было ничего такого, что было бы похищено.

– Ах, так? Ну, что же, досадно…. А вот… как вам такая мысль? У них похитили какие-то бумаги. Или, скажем, письма. Или, к примеру, записи. Посудите сами, ежели это письма, то это повод для вполне вероятного шантажа.

– Но…, – попытался вставить словцо Александр Игнатьевич. Но, не судилось. В сей момент едва ли сыскался бы на всём белом свете хоть один человек, который сподобился остановить полёт мысли и водопад речи Кириллы Антоновича. Хотя, справедливости ради, следовало бы признать, что такой человек всё же существовал. Это сын его кухарки Прошка, существо громогласное, бестолковое и неугомонное. Однако, не о Прошке сейчас речь, а о том, что господину Толмачёву не удалось остановить напор философствующего помещика. А, может, это и к лучшему.

– Погодите с вашим «но»! Убивец добывает письма, чтобы с выгодой провести шантаж какой-нибудь знатной особы. Или же напротив, убивец добывает письма, которыми убиенный, будучи ещё во здравии, сам кого-то шантажировал.

– Трое убиенных – шантажисты? Непременно все трое?

– А почему бы и нет? Все трое могли бы иметь при себе части письма, соединив кои в целое….

– Отлично! Но – нет!

– Да вам, Александр Игнатьевич, не угодить!

– Не обижайтесь, дорогой Кирилла Антонович, я только не хочу пускать ваши блестящие рассуждения по ложному следу. Хотя… здравая мысль уже начала зарождаться.

– Так что же тут не так, Модест Павлович? – Взмолился помещик, обращаясь непосредственно к штаб-ротмистру.

– На мой взгляд, дело здесь в следующем. Господа Бабаев, Новиков-Лях и Кошкин занимались транспортом. Все трое занимались транспортом. Их изыски по улучшению пароходов, а также по созданию новых паровозов и самоходных телег является, как мне теперь видится, более военными изобретениями, нежели… скажу так – хозяйственными. Следовательно, возможен шпионаж, имеющий целью похищение секретных бумаг или чертежей сих изобретений. Однако дома убит лишь господин Бабаев, где он мог хранить секретные документы. А остальные – вне дома. Нет, не стали бы они носить такие бумаги при себе. Что-то я пропустил….

– Я ушам своим не верю, – тихо-тихо произнёс Александр Игнатьевич.

Сверив свои изменённые планы с циферблатом карманных часов и, приведя их во временное соответствие, Кирилла Антонович поспешно покинул каюту, и походкой, весьма озабоченной, поднялся на прогулочную палубу. Вода реки, как источник болезненного состояния, уже не беспокоила его в той мере, в какой она терзала его организм с самого утра. А может ещё не прошло действие того замечательного порошка, предложенного Яковом? А может целеустремлённость, с какой двигался помещик в сторону кают-компании, не позволяла более отвлекаться на телесные недуги? Размышления об сём могли быть интересны специалистам в области нарушения душевной тонкости, но только не нам и не в сей волнительный час. Во всяком случае, волнительный для Кириллы Антоновича.