Олег Ярков - Туман. Книга вторая

– А как, простите,…. – Поднял вверх указательный палец Кирилла Антонович.

– Ах, да, позабыл. Господин Кошкин был задушен в туалетной комнате. Орудие преступления, предположительно, нечто схожее на рояльную струну. Гостей на банкете насчитывало 44 человека. Подозрение пало на тех же, на кого пало и в первых двух случаях.

– То есть, ни на кого, – скорее говоря лишь самому себе, нежели собеседникам, произнёс Модест Павлович.

– Именно так, Модест Павлович, именно так. Включая отсутствие чьего-либо проникновения извне.

– А вдруг это будет забавным приключением, – снова, не обращаясь ни к кому, сказал штаб-ротмистр. Именно эта фраза, произнесённая Кириллой Антоновичем, и послужила последним аргументом для принятия окончательного решения – поездки в Москву.

Поднявшись так, как и положено офицеру – стремительно и с прямой спиной, Модест Павлович подошёл к окну и предпринял попытку отдёрнуть штору.

– Не надобно, этого, – довольно резко произнёс Александр Игнатьевич, даже не повернув головы. – Могу ли я спросить вас, господа? Что общего вы заметили в этих трёх смертоубийствах? И какие побудительные причины вы бы нашли для объединения их в единое производство?

Модест Павлович стоял у окна молча, старясь не трогать наполовину задёрнутую штору. Или же случилось обратное – он, всецело поглощённый какими-то своими размышлениями, даже не видел сей преграды между своими глазами и внутренним двором ресторации. Преграды в виде шторы.

Кирилла же Антонович, живо следивший за рассказом Александра Игнатьевича, с видимым удовольствием откликнулся на приглашение принять участие в обсуждении объединительных моментов вышеупомянутых преступлений. Он откинулся на спинку жёсткого кресла и, соединив кончики пальцев своих ладоней, собрался придать своей фигуре былую самопридуманную значимость. Но… совершенно позабыв, что у него уже отсутствует живот, да и вся его фигура из философско-объёмной превратилась в подтянутую и, почти, стройную, поспешно отказался от вальяжности сидячей позы. Он выпрямился, сев глубже в кресло, закинул ногу за ногу и, неизвестно для чего, взял начищенный до блеска столовый нож для рыбы. Покрутил его в пальцах, пробуя поймать отражение света на его отполированной поверхности. Добившись очевидного результата, помещик положил нож на скатерть и, привычно погладив шрам на правой щеке, сказал.

– Ну… что же. Очевидность схожести перечисленных вами, Александр Игнатьевич, прискорбнейших преступлений не подвергается ни малейшему сомнению. Да-с!

Однако увидев, что господин советник слушает его с совершеннейшим безразличием на лице, поспешил продолжить говорить, дабы заинтересовать надворного советника.

– Ну, так, пожалуй… извольте. Все три, или сколько их у вас, семь? А-а, согласен-согласен, пока говорим о перечисленных. Так вот, уважаемый Александр Игнатьевич, все погибшие господа умерщвлены одним способом – травматическое увечье шеи через удушение.

– Да, но один был заколот, – не оборачиваясь, сказал Модест Павлович.

– Согласен, – сам того не желая, Кирилла Антонович лихо перескочил грань между беседой и увлечённой декламацией с активной жестикуляцией, – однако же – в шею! В ш-е-ю-ю! Не в грудь, а именно в шею! Осмелюсь предположить, что нападавший убивец во всех случаях, соблюдая полнейшую тишину передвижения, подходил к жертвам со спины. Сие давало аргумент в пользу неожиданности. А это, как следствие, позволяет застать жертву в состоянии полнейшей расслабленности духа и не сопротивляемости мускульного панциря человеческого тела. Находясь в подобной позиции, – Кирилла Антонович вскочил на ноги и начал подкрадываться к воображаемой жертве, очень похоже изображая преступника. Да уж, философский склад ума позволял ему живо преображаться под любой характерный почерк человеческой натуры.

– Именно в позиции со спины и при, повторюсь, неожиданном нападении, легче всего удерживать жертву, не давая ей возможности создавать шум, непременно возникающий при борьбе, и привлекающий внимание посторонних людей.

– Замечательно, Кирилла Антонович, замечательно! Что-нибудь ещё? – Спросил Александр Игнатьевич, совершенно не изменяя равнодушного выражения лица.

– Непременно ещё! Шельма-убивец выбирал момент для своих гнусных деяний очень точно. Именно большое скопление людей позволят ослабить внимание к себе. Достаточно малой толики артистического таланта, дабы увлечь всех гостей, или же часть их в, скажем, в какую-то подвижную забаву. И, исчезнув в какой-то момент из самого действа для совершения смертоубийства, можно быть уверенным в том, что все, принимавшие участие в забаве, в один голос станут вас уверять, что никто не покидал этой забавы. Никто!