Оксана Кириллова: Листы картона

Как он ни старался сдержаться, слезы все равно навернулись на глаза. Что хуже всего, и девочка, и остальные дети стали смеяться, а один сказал: «Ну и нечего было соваться в НАШУ песочницу». Тихон был полностью с ним согласен, и осознание этого заставило его зарыдать еще громче.

– Да сколько можно-то! – наконец спохватившись, подскочила к сыну Ирина.

Вместо того чтобы пожалеть и приласкать, она прямо при всех стала отчитывать и без того чувствовавшего себя опозоренным ребенка:

– Почему тебя нельзя оставить ни на минуту?! Смотри, весь изгваздался!

Увидев содранные ладони, Ирина сменила тон, вытерла мальчику руки влажной салфеткой, кое-как оттерла с его одежды пятна от эскимо, посадила сына на колени и стала ласково поглаживать по голове. Алина как раз планировала рассказать историю, которая не предназначалась для детских ушей, и наблюдала за матерью и сыном с кислой улыбкой. Но все это уже не имело значения.

«Я всегда буду играть только один», – пообещал себе Тихон, уткнувшись в надушенные волосы Ирины.

Небо было ярко-голубым, мамина юбка – разноцветной и забавной, а песок в песочнице, где играли дети моего возраста, казался желтым, как солнце. Все было прекрасно, мама улыбалась и трепала меня по волосам. Мы пришли в парк вдвоем, по дороге она купила мое любимое шоколадное эскимо, и мы оба его съели. Одно я, одно она. Я старался кусать аккуратно, чтобы не испачкать новые штаны, и все получилось: ни капельки не капнуло. Мама меня похвалила, сказала, что я «ну совсем уже взрослый».

Мама села на скамейку и подняла меня к себе на колени. Стала щекотать меня – не сильно, слегка, до приятных мурашек. Игравшие неподалеку дети иногда смотрели на нас. Мне показалось, что девочка – с двумя косичками и в желтом сарафане – хочет что-то сказать мне. Не успел я подумать об этом, как она сама подбежала к нам.

– Привет, как тебя зовут? – Смущенно посмотрев на маму, она добавила «здравствуйте», та дружелюбно ей кивнула.

– Тихон, – удивленно проговорил я.

– А я Маша.

– Хочешь играть с нами?

Она была такая красивая, милая, светлая, и мне очень хотелось играть с ней и ее друзьями. Обычно я не очень люблю общаться с остальными детьми, но тут было совсем другое дело.

Я повернулся к маме.

– Иди, сынок. Я посмотрю на тебя отсюда. – Она поцеловала меня в затылок и осторожно спустила на землю.

Я пошел к песочнице с Машей за руку. Через пару шагов решил оглянуться на маму – она помахала мне и снова жестом показала, что я могу идти дальше. Рука у девочки была маленькой и теплой, мне нравилось держать ее в своей.

Увидев, что я на секунду притормозил, девочка сказала:

– Пошли, Тихон!

Удивительно, как это она запомнила мое имя с первого раза. Другим детям это часто не удавалось, они либо забывали его совсем, либо произносили неправильно. Я становился то Тихой, то Миханом.

– Пошли, Маша, – согласился я, и мы продолжили наш короткий путь почти бегом – у песочницы даже чуть не упали, но я все же удержался и удержал ее.

Мы засмеялись, и друзья Маши – вместе с нами, но это был добрый, не обидный смех. Я познакомился со всеми, мне одолжили формочки для «куличей», и мы начали игру. Долгую и увлекательную.

Тихон почти не помнил то время, когда отец и мать еще жили вместе – они развелись до того, как ему исполнилось три года. Единственным запомнившимся ребенку ощущением от жизни в полной семье было ощущение скуки, серой и всепоглощающей, какая бывает только в детстве, когда пока не умеешь занимать себя сам, а другим не до тебя. Находясь в одном помещении хотя бы на полчаса без объединяющего их важного дела, родители начинали шумно выяснять отношения и практически забывали про Тихона.

Ирина гордилась своим умением «продолжать смотреть за сыном, что бы ни случилось», но на самом деле этот механизм у нее частенько сбоил. У отца он отсутствовал вовсе, что не мешало ему постоянно указывать на ошибки жены: недосмотрела за ребенком, не так одела, не тем накормила и вообще плохая мать. Ирина в долгу не оставалась – у нее всегда было чем попрекнуть мужа. Отец не был привязан к мальчику и больше говорил, чем делал – вечно выяснялось, что он дико занят учебой или работой, которую пришлось найти параллельно, чтобы приносить хоть какие-то деньги в семью.

Пока родители препирались, Тихон пробовал на вкус кусочки обоев и побелки, крошки с пола, он даже, Господи, трогал розетки. Но и это ему скоро надоедало – хотелось внимания, а мать с отцом орали друг на друга так, будто в этом было особое удовольствие. Решив как-то накричать на маму, чтобы ее порадовать, Тихон очень удивился и расстроился, когда вместо этого она его отшлепала (и до тринадцати считать не стала).